Элима прищурилась. Она не сводила глаз с рубина; Пардус – с ее бюста.
– Скажи лучше, откуда у бродяги этот камень? Украл, зарезав еще одного невиновного человека?
Пардус накрыл ладонью рубин.
– Наследство. Все, что осталось от матери.
– Надеюсь, ты не будешь против, если я заберу его.
– О, боюсь, что буду.
– Трупу ни к чему побрякушки. И богенге они безразличны.
– Богенге?
Мышцы Пардуса напряглись.
– Тебе они знакомы? – усмехнулась Элима.
– Люди-леопарды, – сказал Пардус.
Он вспомнил все, что слышал о богенге, байки, пересказываемые шепотом у костра, щекочущие нервы. Племя, не строящее домов, не охотящееся на зверей, не удящее рыбу, не возделывающее поля. Тайный клан, жестокие убийцы и каннибалы, поклоняющиеся чудовищному богу Зиверу. Говорили, что при посвящении в богенге ученик обязан убить своих родителей и съесть их плоть. Говорили, что у них нет теней, и лучше столкнуться на лесной тропе с настоящим леопардом, чем с богенге.
– Верно, умник, – подтвердила Элима. – Мой народ добр и не желает проливать кровь даже после того, что ты сделал. Мы отдадим тебя богенге. И пусть боги смочат твои губы в пустыне за мирами.
– Рад был встрече, красавица, – сказал Пардус в спину удаляющейся вдове.
Не впервые Пардуса из Тельхина обвиняли в том, чего он не совершал. Разморенный жарой, он задремал и увидел кошмар: растерзанное тело на мраморных плитах дворца, тело своей матери. И себя, стенающего над убитой, и отчима, вбегающего в покои со взводом лучников.
Его скормили бы шакалам, но сводная сестра усыпила конвоиров бульоном из сон-травы, помогла покинуть Тельхин. У высоких стен столицы они занялись любовью и попрощались навсегда. Пардус, принц мбоке, ушел на север, чтобы найти истинного убийцу королевы. Чтобы найти своего отца.
Смеркалось, когда пленника разбудила стража. Сорвала с шеи камень – он почувствовал, как внутри шевельнулся зверь, но ничего не предпринял. Рано.
Барабаны скорбели о смерти вождя, а колдун брухаров отправился к скалам и дул в витой рог, пока из сгущающихся сумерек ему не ответили.
Стража сопровождала Пардуса к узкому ущелью, в котором не разминулись бы два человека. Словно бог-кузнец Ярхо проверял остроту лезвия и рубанул по скале клинком, рассек ее надвое.
Ассегаи заставили шагнуть в проем.
– А вы – приятные парни, – сказал Пардус и пошел по ущелью. Иногда приходилось перелезать через валуны, иногда – продираться ползком. Стены то соединялись, то размыкались. Меж скал мерцала полная луна, освещала дорогу. Хороший знак. Мать говорила, что предки Пардуса спустились с луны. Что там у них хоромы, изготовленные из сияющего лунного гранита.
Впереди чернела чащоба.
Он вынырнул из ущелья. Переплетенные ветви преграждали путь. Лес шумел угрожающе, а за стволами юркали тени.
Никто в здравом уме не стал бы оказывать сопротивление людям-леопардам. Лучше погибнуть от их рук, чем прогневать Зивера, покровителя богенге. Неприкасаемые, сыны Зивера блуждали по саваннам, изредка забредая в города. Забирали детей. Матери плакали, заламывая руки, и ничего не могли поделать.
Безоружный человек вглядывался в темноту и видел, как отслаиваются от нее три фигуры, как плывут, словно призраки.
«Они не призраки! – отрезал Пардус. – У них есть зубы, значит, есть и плоть!»
Богенге, храня молчание, крались с трех сторон. Он уже различал пятнистые от татуировок тела, накидки из шкур леопардов. В темноте проступали уродливые деревянные маски, круглые глазища, выпяченные пасти. На кулаки убийц были насажены кастеты, так что между пальцев торчали кривые ножи, имитирующие когти хищной кошки.
Пардус прижался к скале. Загнанный в угол, он сбросил с себя набедренную повязку и наготой встречал каннибалов. Пардус улыбался. А в груди распрямлялся зверь. Как рука входит в перчатку, так зверь, вырастая, заполнял Пардуса, присваивал его конечности, его разум, подчинял мышцы.
Богенге застыли, переглянулись.
Что-то было не так с их жертвой. Привыкшие с легкостью забирать причитающееся, они таращились сквозь прорези в масках на свой обед, а обед менялся.
Пардус упал на четвереньки, его голова скукоживалась, разъединившиеся пластины черепа терлись друг о друга, уменьшался мозг. Растопыренные пальцы втягивались, кости выворачивались наизнанку. Внизу хребта пульсировало, выпирало сквозь обрастающую шерстью кожу. От позвоночника отпочковался хвост. Все это чудесное превращение заняло секунды. Миг, и на месте человека – готовый к прыжку зверь.
