К середине XVIII века прискорбные результаты этого оказались очевидны всем. Еще во времена диспута в Тортозе, в начале XV столетия, еврейская интеллигенция выглядела внешне отсталой и погруженной в мракобесие. Теперь же, спустя более чем 300 лет, в глазах просвещенных христиан (впрочем, даже и не очень просвещенных) евреи представали фигурами, достойными презрения и осмеяния, в странно-смешных одеждах, погруженные в древние и нелепые предрассудки, столь же далекие и оторванные от современного общества, как какие-нибудь затерянные племена. Язычники ничего не знали, да и знать не хотели о еврейском богословии. Подобно древним грекам, они даже не знали о его существовании. Для христианской Европы всегда существовала «еврейская проблема». В Средние века она формулировалась следующим образом: как не дать этому подрывному меньшинству нарушить чистоту религии и социальный порядок? Теперь этого уже не боялись. Для интеллектуалов-неевреев вопрос стоял уже так: как в общечеловеческих рамках освободить этот трогательный народ от его темноты и невежества?
В 1749 году молодой протестантский драматург Готхольд Лессинг поставил одноактную пьесу «Die Juden», которая едва ли не впервые в европейской литературе изобразила еврея как утонченное, рациональное существо. Это проявление терпимости было тепло встречено современником Лессинга, евреем из Дессау Моисеем Мендельсоном (1729—1786). Они встретились и стали друзьями, и блестящий драматург ввел еврея в литературную среду. Мендельсон страдал от искривления позвоночника, был уступчивым, терпеливым и скромным. Но он обладал невероятной энергией. Он был хорошо образован благодаря местному раввину, получил специальность бухгалтера и всю жизнь занимался торговлей. Но благодаря незаурядной тяге к книгам он приобрел немалые мирские познания. При поддержке Лессинга он стал публиковать свои философские труды. Фридрих Великий даровал ему «право проживания» в Берлине. Люди полюбили общаться с ним, и он стал заметен в салонах. Он был на 10 лет моложе Гаона и почти на 30 лет моложе Бешта, хотя казалось, что их разделяют столетия. Горячий талмудистбогослов, мистик-энтузиаст, рациональный горожанин – все эти три типа личности, соединенные в одном человеке, олицетворяют все современное еврейство!
Первоначально Мендельсон не претендовал на какой-либо особенный еврейский вклад в просвещение, ему просто хотелось получать удовольствие. Но он был вынужден выступить со своими еврейскими убеждениями, поскольку повсюду среди неевреев он встречался с незнанием и пренебрежительным отношением к иудаизму. Традиционный нееврейский мир говорил: прижать евреев или выгнать. Просвещенный нееврейский мир говорил: как нам лучше помочь этим бедным евреям перестать быть такими еврейскими? Мендельсон же отвечал: пусть у нас будет общая культура, но позвольте евреям оставаться евреями. В 1767 году он опубликовал книгу «Phaedon», построенную так же, как диалоги Платона и посвященную проблеме бессмертия души. Во времена, когда культурные немцы продолжали, как правило, писать полатыни или по-французски, а евреи – на иврите или идише, Мендельсон вслед за Лессингом стремился сделать немецкий язык средством интеллектуального общения и использовать его огромные возможности. Сам он писал на нем весьма изящно и украшал свой текст не столько библейскими, сколько классическими намеками и ссылками – особенность маскиля. Книга была дружелюбно воспринята среди неевреев, однако форма реакции несколько расстроила Мендельсона. Даже его переводчик на французский снисходительно объявил в 1772 году, что книга замечательная, если учесть, что написана она человеком, «рожденным и выращенным нацией, которая загнивает в своем вульгарном невежестве». Умный молодой швейцарский пастор Иоган Каспар Лаватер высоко оценил книгу и написал, что автор явно созрел для обращения, предложив Мендельсону публично защищать свой иудаизм.
Так получилось, что Мендельсон не по своей воле оказался вовлечен в защиту иудаизма с рационалистических позиций, или, точнее говоря, в демонстрацию того, как евреи, сохраняя преданность основам своей веры, могут стать частью общеевропейской культуры. Эта его деятельность стала многогранной. Он перевел Пятикнижие на немецкий язык. Он старался пропагандировать среди немецких евреев изучение иврита – в противовес идишу, который он презирал как вульгарно-аморальный диалект. По мере роста своего престижа он обнаружил, что участвует в битвах еврейских общин с нееврейскими властями. Он выступал против изгнания евреев из Дрездена и новых антисемитских законов в Швейцарии. Он решительным образом возражал против распространенного обвинения в том, что еврейские молитвы являются антихристианскими. В интересах светских властей он разъяснял еврейские законы в области брака и присяги. Но, представляя, с одной стороны, иудаизм окружающему миру в самом выгодном свете, он стремился, с другой, поощрять изменения, которые помогли бы иудаизму избавиться от неприемлемых черт. Он осуждал институт
