В лице Элии бен Соломона Залмана (1720—1797), гаона Вильно, ранние хасиды нашли заклятого врага. Даже на фоне еврейских вундеркиндов гаон был ребенком выдающимся. В возрасте шести лет он выступил с проповедью в виленской синагоге. Его светские и духовные познания внушали благоговейный трепет. Женившись в 18 лет, он зажил самостоятельно, приобрел домик под Вильно и всецело посвятил себя ученым занятиям. Сыновья говорили, что он спал не больше двух часов в сутки, причем не более получаса подряд. Чтобы не отвлекаться, он держал ставни закрытыми даже днем и занимался при свечах. А чтобы не уснуть, он не топил в доме и ставил ноги в таз с холодной водой. По мере того как росли его власть и влияние в Вильно, росла его тяга к занятиям. Нельзя сказать, чтобы он презирал каббалу, но все должно было быть подчинено требованиям галахи. Он воспринимал хасидизм как возмутительный скандал. Все эти разговоры насчет экстаза, чудес и видений, с его точки зрения, – ложь и заблуждение. Идея цадика по сути есть идолопоклонство, сотворение кумира из человека. И, что самое главное, хасидская теория молитвы есть подмена и оскорбление всего иудаистского богословия, от альфы до омеги. Он был воплощением кафедократии, и когда спросили, что, по его мнению, следует сделать с хасидим, он ответил: преследовать. К счастью для ортодоксов, хасиды стали использовать для шехиты (ритуального забоя скота) неортодоксальные ножи. Впервые герем был объявлен против них в 1772 году. Их книги публично жгли. При втором гереме, в 1781 году, было объявлено: «Они должны покинуть наши общины вместе со своими женами и детьми… им не следует давать приюта на ночь. Их шехита запрещается. Запрещается вступать с ними в деловые отношения и в брак, а также участвовать в их похоронах». Гаон писал: «Долг каждого верующего еврея не признавать их, преследовать и причинять им беспокойство и подавлять их всеми возможными способами, поскольку в сердце их – грех, и они суть язва на теле Израиля».
Хасиды также ответили бойкотами. Они издавали памфлеты в свою защиту. В Литве и особенно в Вильно гаон создал анклав ортодоксальной галахи и богословия, прежде чем отправиться в Эрец Израиль, дабы закончить там свои дни. Но везде в других местах хасидизм утвердился на постоянной основе как важная и, по-видимому, необходимая часть иудаизма. Он распространился на запад – в Германию, а затем и по всему миру. Попытка ортодоксов уничтожить его провалилась, тем более что вскоре богословам и энтузиастам пришлось объединяться перед лицом нового и общего врага – еврейского просвещения, или гаскала.
Хотя гаскала была довольно специфическим эпизодом в еврейской истории, а просвещенный еврей – маскиль – своеобразным продуктом иудаизма, еврейское просвещение, тем не менее, было частью общеевропейского просвещения. Но особенно тесно оно было связано с просвещением в Германии, и на то были свои причины. Просветительское движение и во Франции и в Германии было направлено на то, чтобы исследовать и скорректировать отношение людей к Богу. Однако если во Франции наблюдалась тенденция к низведению Бога и приручению религии, то в Германии стремились достигнуть ее нового понимания и приспособиться к религиозному духу человека. Французское просвещение было блестящим, но в основе своей фривольным; немецкое же было серьезным, искренним и созидательным. Именно поэтому просвещенных евреев привлекала немецкая модель; она больше всего повлияла на них, и они в свою очередь внесли в нее существенный вклад. При этом, пожалуй, впервые немецкие евреи стали ощущать родство с немецкой культурой, что посеяло в их сердцах семена чудовищного будущего разочарования.
Перед интеллектуалами в христианском обществе просвещение ставило вопрос: какое место должен занимать Бог в становящейся все более светской культуре, и должен ли вообще? Для евреев вопрос стоял скорее так: какую роль должны (и должны ли) играть мирские познания в духовной культуре? Они все еще пребывали в средневековом тотально-религиозном обществе. Да, Маймонид активно выступал в пользу допуска светской науки и демонстрировал, сколь полно она может быть совместима с Торой. Но его аргументы не смогли убедить большинство евреев. Даже человек столь умеренных взглядов, как Махарал из Праги, выступал с нападками на Росси именно за то, что последний пытался применить мирские критерии к рассмотрению религиозных проблем. Некоторое количество евреев обучалось в медицинском училище в Падуе. Однако стоило им вернуться вечером домой в гетто, как они забывали о мире, находящемся за пределами Торы; то же случалось и с деловыми людьми. Разумеется, многие уходили во внешний мир, чтобы никогда не вернуться, но так случалось во все времена. Что блистательно показал пример Спинозы (к удовлетворению большинства евреев), так это что человек не может пить из колодца языческого познания, не рискуя смертельно отравить свою жизнь в иудаизме. Таким образом, гетто оставалось замкнутой вселенной не только в социальном, но и в интеллектуальном смысле.
