Более того, семейный принцип работал на укрепление еврейского принципа в жизни этих людей, что балансировали между двумя мирами. Придворный еврей все время стоял перед соблазном ассимилироваться в блестящем аристократическом обществе, которому он служил. Некоторым из них в дополнение к официальным титулам даровалось право иметь собственный герб. Им разрешалось носить мечи и пистолеты, ездить верхом и держать карету; они сами и их дамы могли выбирать одежду по своему усмотрению. И, что самое важное, они могли жить так и там, как и где им хотелось. Они могли купить дом за пределами еврейского квартала или вообще в городе, где проживание евреев было запрещено; так, например, Оппенгеймер завоевал право жить в Вене не только для себя, но и для доброй сотни семей, связанных с ним родством или находившихся в зависимости от него. Но немногие из этих людей, по крайней мере в XVII столетии, стремились по-настоящему отделиться от еврейской общины. Хотя их образ жизни был далек от условий гетто, они помогали своим братьям-евреям деньгами и покровительством. Они понимали, что семейная сеть и еврейское братство были их единственной надеждой в тяжелые времена. Они не могли доверять христианским законам. Христианская толпа всегда была готова выступить против них. Монархи были обычно непостоянны и ненадежны. Даже если некий монарх и был лоялен, то в случае его смерти враги придворного еврея могли накинуться на него как волки.
В этом смысле поучительной является история Оппенгеймера. Никто не сослужил большей службы Габсбургам, чем он. Однако когда был заключен Нимегенский мир (1679), австрийское казначейство отказалось выплатить ему долг в размере 200 000 флоринов, и даже его личное обращение к императору привело лишь к частичному погашению долга. В 1692 году, когда ему были должны уже 700 000 флоринов, казначейство предъявило ему ложные обвинения, и он был вынужден купить себе свободу ценой полумиллиона флоринов. Через два года ему были должны уже пять миллионов, и эта колоссальная сумма продолжала расти. Во время короткого мира 1698—1702 гг., когда его услуги стали не столь необходимы, толпе позволили напасть на его дом в Вене и подвергнуть его разграблению. В дальнейшем власти проявили некоторую активность и даже повесили двух грабителей, но, когда старик скончался в 1703 году, государство отказалось компенсировать свои долги ему. Поскольку Оппенгеймеру приходилось самому залезать в крупные долги, чтобы помочь государству, в Европе запахло серьезным финансовым кризисом, и Габсбургам, чтобы выбраться из созданного ими же тяжелого положения, пришлось пойти с протянутой рукой к конкуренту старика – Вертгеймеру. Однако с наследниками Оппенгеймера так никогда и не рассчитались, и его имущество было через 60 лет распродано с аукциона.
Другой член этой же семьи, Иозеф Оппенгеймер (ок. 1698—1738 гг.) с 1733 года пытался помочь герцогу Вюртембергскому установить авторитарное правление, основанное на его, герцога, контроле над экономикой, но стал трагической жертвой, когда через четыре года герцог скоропостижно скончался. В тот же день Оппенгеймера арестовали, обвинили в покушении на общинные права и растрате, вынесли приговор и повесили. Его тело было выставлено на всеобщее обозрение в железной клетке. Взлет и падение Оппенгеймера, известного также под кличкой «Зюс», или «еврей Зюс», послужили предупреждением евреям, которые доверяли неверным, и впоследствии легли в основу известного романа Леона Фейхтвангера.
Важно отметить, что Оппенгеймер, который в эпоху своего процветания фактически перестал быть евреем, вернулся во время заключения в лоно ортодоксальной веры, отказался крещением купить себе возможность помилования и умер, не изменив своей вере. На гравюре того времени он изображен чисто выбритым. Сбривали бороды и некоторые другие придворные евреи, но большинство отказывались. Саксонский выборщик, вокруг двора которого группировалось около 20 еврейских семей, предложил одному патриарху 5000 талеров за то, чтобы он сбрил бороду. Тот отказался, и тогда выборщик в ярости потребовал ножницы и сам отрезал бороду. Самсон Вертгеймер не только сохранил свою бороду, но и одевался, по словам придворных, «как поляк». Многие придворные евреи, хоть и вступали в брак исключительно в своей среде, оказывали услуги еврейским общинам на местах, выступая зачастую в роли
