Другому своему адресату, Самуилу ибн Тиббону, он писал в 1199 г.:
«Я живу в Фустате, а султан – в самом Каире, и расстояние между этими точками вдвое больше субботнего перехода [т. е. 1,5 мили]. Мои обязанности у султана нелегки. Я должен посещать его каждое утро. Если ему нездоровится или заболел кто-либо из его детей или гарема, я не покидаю Каира и провожу большую часть дня во дворце. Если болен кто-то из придворных деятелей, я остаюсь там на весь день… Даже если ничего не происходит, мне не удается вернуться в Фустат до полудня. Вернувшись усталым и голодным, я обнаруживаю, что мой двор полон людей высокого и низкого происхождения, неевреев, богословов и судей, ожидающих меня. Я спешиваюсь, мою руки и умоляю дать мне поесть – хотя бы раз в сутки. Затем я иду к своим пациентам. Их очередь не иссякает до темноты, иногда до двух часов ночи. Я разговариваю с ними лежа на спине от усталости. К ночи я иногда так устаю, что не могу говорить. Поэтому израильтяне не могут пообщаться со мной, кроме как в субботу. Тогда они все приходят ко мне после службы, и я даю им советы на следующую неделю. После этого они немного занимаются (после полудня) и уходят. Некоторые из них возвращаются и занимаются до вечерней молитвы. Вот такой у меня распорядок дня».
Через год после написания этого Маймонид почувствовал, что не может больше посещать султана, и стал вместо этого давать письменные инструкции его врачам. Но он продолжал давать медицинские, юридические и богословские консультации до самой смерти в 1204 г., на семидесятом году жизни.
Вся жизнь Маймонида была посвящена служению еврейской общине и в какой-то степени людям вообще. Это соответствовало главной социальной доктрине иудаизма. Однако помогать общине Фустата и даже неевреям Каира было недостаточно. Маймонид сознавал, что обладает большой интеллектуальной энергией и, что не менее важно, способностью ее производительного использования. Евреи были созданы для того, чтобы вызывать брожение человечества, просвещать неевреев. У них не было ни государственной власти, ни военной силы, ни обширных территорий. Но у них был разум. Их оружием был интеллект и логическое мышление. Поэтому ученый имел высокий статус в их среде и высокую ответственность; на плечи ведущего ученого ложилась самая трудная задача – идти в первых рядах тех, кто превращает дикий и иррациональный мир в разумный в соответствии с предначертаниями Высшего Разума.
Этот процесс рационализации по-еврейски начался с введения монотеизма и установления его в связи с этикой. Первым за эту работу взялся Моисей. Характерной особенностью Маймонида было то, что он не только выделял уникальность Моисея (единственный пророк, общавшийся непосредственно с Богом), но и подчеркивал его роль как мощной интеллектуальной силы, создающей порядок из хаоса. И постоянной задачей евреев было раздвигать границы разумного, расширяя территорию Божьего царства разума. Филон, бывший во многих отношениях предшественником Маймонида, тоже видел в этом задачу иудаистского богословия. Оно должно было служить в первую очередь щитом для евреев, несущих человечеству истину, которую они получают напрямую от Бога, и во вторую – средством цивилизации пугающе иррационального мира. Филон мрачно смотрел на перспективы реформирования условий человеческого существования. Он пережил ужасающий погром в Александрии, который затем описал в своих исторических работах «In Flaccum» и сохранившейся в отрывках «Legatio in Gaium». Недостаток разума способен превратить людей в чудовищ, которые хуже животных. Антисемитизм явился одним из воплощений человеческого зла, поскольку он не только иррационален сам по себе, но и, отвергая Бога, олицетворяет глупость. Еврейские же интеллектуалы своими писаниями могли побороть глупость человеческую. Вот почему в своей книге «De Vita Mosis» он пытался донести еврейский рационализм до читателей-неевреев и почему в «Legum Allegoriarum» он стремился изложить в аллегорической форме ряд наиболее сложных идей Пятикнижия для еврейских читателей.
Маймонид стоял на полпути между Филоном и современным миром. Подобно Филону, у него не было иллюзий касательно человечества в его безбожном иррациональном состоянии. У него не было личного опыта преследований со стороны христиан, но зато он с горечью сам испытал на себе мусульманскую дикость. Даже в его тихую гавань – Фустат – к нему доходили письма (например из Йемена) о том, что зверства, направленные против евреев, продолжаются. Одно из писем, направленное им в Йемен, отражает его глубокое презрение к исламу, олицетворяющему неразумность мира. Однако в отличие от Филона он не мог приложиться к такому источнику греческого рационализма, каким была великая Александрийская библиотека. Правда, учение Аристотеля распространялось через посредников-арабов: Авиценну (980—1035) и старшего современника Маймонида из Испании – Аверроэса (1126—1198). Более того, в его распоряжении были тысячелетние еврейские комментарии, многие из которых были другой разновидностью рационализма.
