Поморы (книга 1) - страница 16

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Вавила ошибался: в железном ящике в конторе "Помора" еще до отхода купца на Мурман появились деньги. Кооперация предоставила рыбакам товарно-денежный кредит в половинном размере стоимости будущего улова. Панькин воспрянул духом, еще более энергично занялся подготовкой к путине. Теперь ожидали специальный пароход с продовольствием и промтоварами для того, чтобы открыть в селе кооперативную торговлю. Помещение для магазина рыбкоопа было уже готово. К Панькину потянулись рыбаки, которые на собрании из осторожности не вступили в артель, а теперь, видя, что кооператив - дело надежное, принесли свои заявления. Семья Мальгиных собиралась на покос на своем карбасе. Елисей содержал его в порядке, и он был еще довольно крепок, хоть и невелик. За десять дней до отъезда на луга Родька проконопатил его и осмолил. Пошел он поглядеть, хорошо ли застыла смола и можно ли спускать карбас на воду. Дом Мальгиных стоял у берега, в северном конце деревни: крылечком - на улицу села, а четырехоконным фасадом - к реке. Перед окнами - грядки с картошкой. За ними - отлогий спуск к воде, затравеневший до приливной черты, вымытый и глинистый дальше. На травяном откосе карбас был опрокинут на плахах. Родька стал осматривать его и прикидывать, как ловчее спустить посудину на воду. Вечерело. На западе, под тучами, у самого горизонта небо светилось тускловато, словно киноварь на старых иконах. Родька вспомнил о Густе. Внезапно вспыхнуло неодолимое желание видеть ее, слышать, как она смеется, шутит. Шутить она мастерица! "Бывает, говорят, человек влюбляется. Неужели и я влюбился? И возможно ли это?.. А ведь и она тогда вечером после собрания сказала: "Я буду тебя любить". Родька увидел Иеронима Пастухова, который шел по тропинке вдоль берега, опираясь на посошок. На плечах - длинный, чуть ли не до колен, ватник, на голове - цигейковая шапка, на ногах - шерстяные чулки с галошами. - Чегой-то призадумался, добрый молодец? - спросил Иероним, поравнявшись с Родькой. - А-а-а, вижу, карбас высмолил. Проверить пришёл? - он тихонько поколупал ногтем заливку в пазах. - Добро осмолил. Да и вправду сказать, ты, Родя, теперь мужик самостоятельный и член кооператива. Когда на покос-то? - Дня через три, - ответил Родион. - А вы куда путь держите? - Да вот пошел навестить Никифора Рындина. Чего-то он часто стал прихварывать. - Иероним стал рядом с пареньком, посмотрел на устье Унды, на низкие облака. - Годы, брат, свое берут. В молодости нам, Родионушко, не сладко доставалось. Теперь, может, жизнь другая будет, полегче да получше. А мы жили трудно... Родион с вниманием слушал. - А все же интересно было. Опасная наша морская жизнь, а красивая, И чем красива? Морем! И холодное-то оно, и неприютное, и сердитое иной раз до страху, а доброе! Около него - имей только голову да руки - с голода не пропадешь. Не как в иных местах: земля не уродит - иди по миру. Поморы отродясь по миру не хаживали и не пойдут! Только не ленись - пропитание добудешь. Оба стояли на косогоре плечом к плечу - старый и молодой, один уже почти прожил жизнь, другой ее только начинал. - Мно-о-го, Родионушко, надобно знать, чтобы в море-то ходить без опаски. Возьми, к примеру, приливы... Течение воды при отливах и приливах разно бывает. Вот, скажем, три часа идет в нашу сторону - на северо-восток, потом под юго-запад три часа - и прибылая вода, и палая. От берега на Моржовец направленье держим, в голомя1 - тогда вода компасит: два часа идет под полуночник, потом под восток - три, потом под юг - около трех часов, а после под запад - четыре часа... По компасу следим, по опыту знаем... Вот ежели взять Послонку. Дак там хождение воды в ту или другую сторону кротче, медленнее. В Кедах - по-среднему. А на Воронове - быстро. Там волна бо-о-оль-шая! Ежели моря не знаешь - сам на себя не надейся, за людьми иди! Установку морскую должен знать преотменно. Недаром старики говорили: "На промысел поехал, надо знать течение воды и поворот земли". Иероним опирался на посох обеими руками. Родька молча ждал, что он скажет еще. Любо было ему слушать старого помора: у него целый короб знанья. В устье реки из-за мыса выплыли паруса. - Дедушко! Гляди-ко! Чье-то судно пришло. - Чье бы! - Иероним всматривался в даль из-под руки. - Дак это же... погоди, пусть ближе подойдет. - "Поветерь"! - воскликнул Родька, рассмотрев знакомые очертания шхуны. - "Поветерь", - подтвердил старик. - Теперь и я вижу. С чего бы это? Только сутки прошли, как Вавила снялся с якоря. Уж не случилось ли чего? 2 Весь вечер Вавила не показывался на палубе, указав еще в Унде Анисиму, заступившему на вахту у штурвала, курс на северо-восточную оконечность Кольского полуострова, на мыс Орлов. Только когда проходили Моржовец, хозяин постоял с обнаженной головой у фальшборта, провожая остров взглядом. И если бы рыбаки могли видеть в эти минуты его лицо, его глаза, то заметили бы во взгляде глубокую печаль. Остров остался позади: Вавила, резко повернувшись, рванул дверь в каюту и надолго там заперся. Лег на койку, заложил руки за голову. Шхуна бежала бойко, пластая надвое волны носом при килевой качке. Вавила закрыл глаза, и ему показалось, что он совсем маленький, лежит в зыбке на очепе2, и бабка качает его. Очеп поскрипывает и бабкин голос тоже: "Спи, усни, угомон тебя возьми..." Да, раньше ему казалось, что никогда не покинет он родные места: прирос к ним всем сердцем, привык. В Унде родился - там и покоиться на погосте. Но теперь раздумья привели его к иному решению. Ряхин понимал, что Советская власть окончательно отобьет у него мужика, который годами работал на него, и не позволит ему ни торговать, ни промышлять самостоятельно. А быть голытьбой, бессребреником, рядовым рыбаком, как и все? Нет, это не для него. Он привык повелевать, не повиноваться. Первое оправдание в пользу бегства. Семья... Да, у него семья. Но она ему приносит мало радости. Меланья в трудную минуту покинет его - он еще не знал, что она уже уехала. Ведь она рассчитывала на жизнь легкую, богатую, веселую. Такой жизни не будет. Да и нет меж ними ни любви, ни согласия. Нужны были деньги, потому и женился на ней... Сына Веньку жаль. Все-таки своя кровь. Хотелось бы его взять с собой, но неизвестно, какие испытания предстоят впереди. Потом - он его выпишет. Венька подрастет, поумнеет, сам найдет дорогу к отцу, если захочет. С женой они люди разные. Меланья и сейчас ядовита и сварлива. А что будет под старость? Мука! Второе оправдание. И уж, конечно, за него обязательно возьмутся и наверняка накажут за связь с белыми. Не у него ли квартировал поручик? Не Вавила ли снабдил его продовольствием для успешного похода против красных? Третье оправдание. Три оправдания бегства за границу. А команда? Она пока ничего не знает, но не такие уж дураки рыбаки, да и Анисим, чтобы не заметить, что шхуна крадется вдоль пограничной полосы, в чужое государство. А кордоны? Наши он, может, проскочит ночью без огней. Но примут ли норвежцы? А вдруг поворотят обратно "Поветерь", не желая иметь осложнений с Советами? Норвегия в интервенции не участвовала, той враждебности, какая у англичан да американцев, к Советской России не выказывает. "А все же рискну. Команде ничего не будет, а мне все равно пропадать - так или этак..." В свои планы Вавила посвятил только одного Обросима, и то ввиду крайней необходимости. Ряхин за десятую часть стоимости продал Обросиму склад и лавки. Как ни прибеднялся Обросим, а сумел кое-что сберечь в кубышке. Кроме десятины, правда, из него ничего выжать не удалось. Одно твердил: "И продать твой товар не успею - торговлю прихлопнут. Станет на ноги государственная торговля - весь этот нэп похоронят и заупокойную спеть не позволят". И он, пожалуй, прав. "Так. Только так, - окрепла решимость. - Курс на Норвегию. Есть там знакомые по прежним делам рыбопромышленники. Помогут первое время. Шхуна еще крепка, - думал Вавила. - Найму команду, буду ловить треску, сельдь. Куплю дом либо усадьбу. Есть золотишко, оно везде в цене. Не то что бумажные ассигнации". Уходя, Вавила выгреб из тайников золотые монеты царской чеканки, кольца, перстни и другие ювелирные изделия. То, что было в комнатах - в комоде да шкатулке, оставил нетронутым, чтобы Меланья не заподозрила неладное. Спустилась ночь. Качка усилилась, перешла в бортовую. Каюта заходила ходуном. Вавила встал с койки, накинул дождевик и вышел на палубу. Там было все в порядке. Горели сигнальные огни. В рубке у штурвала тенью шевелился Анисим. Свет от фонаря падал на его лицо снизу. Ветер дул с северо-востока - полуночник. По волнению, по характеру качки Вавила определил: шхуна пересекает горло Белого моря. Он не мешал Анисиму управлять судном, вернулся в каюту. Вавила рассчитал время так, чтобы Орловский мыс пройти рано утром, когда маячная команда, отстояв ночную вахту, погасит огонь и отправится на отдых, а дневные дежурные только встанут ото сна. Он бывал на маяке и знал существовавший там распорядок. Важно было поскорее пройти мыс незамеченным. ...Маяк остался позади. Шхуна со свежим ветром ходко огибала северо-восточную оконечность Кольского полуострова. Справа по борту и впереди раскинулись просторы Баренцева моря. Вавила вышел из каюты, заглянул в рубку: - Доброе утро, Анисим! Сменишься - зайди ко мне. Анисим молча кивнул. Вскоре у руля встал второй кормщик - Николай Тимонин. - Садись, Анисим, - Вавила показал на рундук, обтянутый брезентом, сам расположился в кресле, у столика. - Устал, поди? Всю ночь стоял на вахте! - Ничего, не привыкать, - Анисим снял картуз, с видимым облегчением провел руками по утомленному лицу. - Следующую ночь сам стану у руля. Ты будешь отдыхать. Вавила замялся, видимо, не зная, с какой стороны подойти к самому главному, хотя об этом "главном" думал всю ночь и, кажется, все учел и предусмотрел. Анисим набил табаком трубку и вопросительно посмотрел на хозяина. - Кури, - разрешил Вавила. - Много лет ты служишь мне, Анисим, честно, как и подобает истинному помору и мореходу. И поэтому я тебе во всем доверяю. Думаю, что в это трудное время ты будешь со мной рядом. За благодарностью моей дело не станет... Анисим насторожился, кинул на хозяина удивленный взгляд. Но молчал. - Обманывать тебя не стану, скажу прямо: я ухожу в Норвегу. Брови Анисима изумленно поползли вверх. Он вынул изо рта трубку. - Но ведь ты говорил - на Мурман, за селедкой. Команда ничего не знает. С твоей стороны... - С моей стороны, - прервал его Вавила, - нечестно скрывать от команды истинный замысел. Однако, признаюсь тебе, надумал я это только сегодня ночью. - В Норвегу? За товаром? В конце концов это не так уж и худо. Не впервой нам в Норвегу ходить. Только команду надобно предупредить да объяснить ей причину перемены курса. Я сделаю это. - Спасибо, Анисим. Но... видишь ли... дело в том, что в Норвегу я ухожу навсегда. В Унду мне возврата нет. Судя по всему, купечеству приходит конец. А я жить без своих судов, без торговли никак не мыслю. Лучше уж сразу в гроб! Вот почему ухожу. Анисим, помолчав, спросил: - Только поэтому? - Да. Но ведь это для меня главное. Цель жизни моей. Годами я копил добро, своим горбом добывал в трудах великих. А теперь все это потерять? - Ну, хорошо, - тихо сказал Анисим. - Понимаю тебя, Вавила Дмитрич. Но ведь я-то да и команда в Норвегу уйти не можем, не хотим! Куда ж ты нас денешь? И ведь один ты шхуной не управишь! - В этом-то все дело. Давай думать вместе, как быть. Вы бы могли высадить меня на норвежском берегу и повернуть домой, - сказал Вавила, размышляя вслух. - Но что я буду делать там без судна? Один выход: придем в Норвегу - я договорюсь с властями, чтобы вас отправили в Архангельск с первым же идущим на Двину судном. Подмажу, где следует. Команде при расчете выдам по двести, нет, по триста рублей, тебе - тысячу целковых. Идет? - Рискованное дело, Вавила Дмитрич. Деньги одно, а совесть и жизнь другое. А ну как норвежцы нас не пустят обратно, заарестуют? - Не беспокойся: золотишко вам откроет дорогу домой. И визы не потребуется. Любой капитан спрячет в трюме... - Думаешь, так просто? Не знаю... Ох, не знаю, Вавила. Нехорошо ты задумал! Мужики ведь тебе доверяли. Да нас еще на границе задержат. - Уйдем ночью без огней. Это я все обмозговал. Знаю место, где можно будет проскочить. Соглашайся. Решил я твердо. К цели пойду напролом! На пути не вставай! - Грозишь? - Нет. Но говорю прямо: мне надо уйти. У меня боле выхода нет. - Ты о себе только думаешь. - Нет. И о вас думаю. Договоримся: об этом знаешь ты один. Больше никому ни слова. До самого перехода границы. Переходить будем ночью. Я стану к рулю, ты заговоришь вахтенных. - Так нельзя. Надо, чтобы мужики знали, на что идут. - Узнают - не пойдут. Пустое говоришь. Родионов вытряхнул пепел из трубки, набил ее снова. Угрюмо размышлял, стараясь прятать взгляд от хозяина. - Надо подумать, - наконец сказал он. - Думать времени нет. Решай сейчас. - Вавила выдвинул ящик стола, деловито достал наган и стал набивать барабан патронами. Латунь гильз тускло поблескивала при слабом свете. - Не вздумай команду мутить. Помни: я хожу прямо и наверняка. - Ладно, - вздохнул Анисим. - Быть по-твоему. - А без обмана? - недоверчиво спросил Вавила. - Что-то уж очень быстро ты согласился! - Дак как не согласишься-то? Выбора и у меня нет. Тем более что ты и пугач показал... - Это просто так. Не обижайся. Ну, по рукам? Анисим не очень охотно протянул руку. Глаза его недобро блестели.