Лейтенант испугался. Он понял, что это сон, и он вот-вот проснется. И если кто-то узнает, что ему снилось такое… его просто вышвырнут из Бундесвера. А может – направят к психиатру.
Рудель заметил взгляд лейтенанта и одобрительно кивнул ему. Лейтенант смущенно отвел глаза, садясь рядом со своими солдатами.
Мясо пахло одурительно, оно было настоящим – не то, что продается в супермаркетах, замороженное, от напичканной антибиотиками коровы. Лейтенант отрезал грубым ножом кусочек, наколол его двузубой вилкой и опасливо отправил в рот. Настоящее мясо, сочное – сок аж брызжет.
Увидев, что с лейтенантом все в порядке – на мясо накинулись и его солдаты…
* * *
Насытившись: пища была простой и вкусной: мясо, зелень, краюхи грубого хлеба и молодое, легкое, красное вино – они переместились в соседний зал, точно такой же, только стола не было. Осмелев, его солдаты, сбившись в группу, рассказывали офицерам третьего рейха все, что происходило в Германии, говорили громко – и лейтенанту не нравилось то, что они говорили. За такие разговоры в казарме – тоже могли вышибить из Бундесвера… да даже и за меньшее. Вермахтовцы качали головами и громко возмущались, никого не опасаясь. Особенный взрыв возмущения вызвало то, что Der pederaste не только не преследуются гестапо, но и допущены к общественной жизни, более того – преподают в школах вместо того, чтобы сидеть в концентрационных лагерях. Сообщение о том, что они сейчас воюют в Афганистане с моджахедами и китайцами вызвало гомерический хохот, хотя, по мнению лейтенанта – смешного в этом ничего не было.
– Так ты… получается, живой? – спросил лейтенант у своего прадеда – ты же погиб в Берлине в мае сорок пятого. Тебя похоронили…
– Погиб, погиб… – проворчал прадед – чертовы русские. И я и Ганс попали в этого ублюдка, но он даже с двумя пулями в груди, считай, мертвый, развернул пулемет. Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами.
– СССР больше нет, ты знаешь?
– Знаю… Если честно, меня это не слишком то радует. Они чертовы сукины дети, но так не должно было быть. Хотя… из-за этого много русских отсюда выбралось, нам даже поговорить не с кем сейчас. Видишь, как мои товарищи рады твоим солдатам? Травить байки про старое надоело, хочется послушать чего-то новое…
– Тут и русские есть?
– А как же. Есть, конечно. Тут недалеко. Правда, им проще. Как в Афганистане началось – так там почти вся старая гвардия – сменилась. Ты ведь тоже из Афганистана?
– Да.
Прадед покачал головой
– Что же это за страна то такая. Бессмертные, не иначе. Ладно, разберемся…
– Плохая страна. Там все нас ненавидят. Готовы убить. Даже дети. Ублюдок берет пояс, кладет туда взрывчатку, пару килограммов гвоздей, детонатор, обвязывает этим себя и идет к посту.
– Зачем идет? – подозрительно спросил прадед.
– Чтобы подорваться. Он прикидывается мирным, а потом подрывается.
– А что у вас – нет снайперов?
– Как нет, есть. Но мы не имеем право открывать огонь до тех пор, пока эти ублюдки не стали стрелять в нас. Есть правила применения оружия, за их несоблюдение можно попасть в тюрьму. А что делать, если враждебным действием – становится подрыв пояса шахида, а?
Оберст-лейтенант оглушительно захохотал.
– Ганс, ты слышал – крикнул он на весь зал – им нельзя стрелять, пока эти недочеловеки не станут стрелять в них. Нет, ты это слышал?
Один из офицеров – махнул рукой и вернулся к разговору
– Ганс тоже любит поговорить, это у него не отнять.
– Нельзя говорить такие слова – решился лейтенант
– Какие?
– Недочеловек, например. Это оскорбительно и не имеет отношения к реальности.
– А как же я должен называть этих ваших… – сказал прадед – знаешь, когда фюреру донесли, что красные на фронте, как только их подбивают, идут на таран и погибают сами при этом, и предложили готовить так и наших пилотов – знаешь, что ответил фюрер? Что такая смерть – это не подлинная храбрость, это удел недочеловека. У каждого воина Рейха до самого конца есть выбор, и какое решение он примет – это только его решение. Но готовиться разменивать жизнь одного солдата Рейха даже на сотню недочеловеков – нет, такого не будет, пока он фюрер. А ты мне говоришь какую-то ерунду, недостойную твоего подвига…
