Лейтенант ехал в нидерландском Феннеке вместе с полковником Йенссеном, потому то он и получил задание сопровождать полковника на переговоры. У них не было переводчика, ни на пушту, ни на дари, поэтому, они не могли объясниться с встречными афганскими солдатами, кто им нужен и зачем. Да и просто – боялись попасть под танк. Так и искали штаб или кого-то из офицеров, подсвечивая фонариками и смотря по сторонам. В небе, в темноте – ревели турбинами самолеты, свои – не свои – непонятно.
Им все же удалось найти командование. Несколько белых Тойот сгрудились в одном месте, в темноте – белый цвет был хорошо виден даже без подсветки. Тем более, что рядом – жгли костры, охрана штаба, вместо того, чтобы охранять – жарила мясо. Автоматы – на коленях.
– Парни, где здесь штаб? – спросил Йенссен по-английски
Афганцы недоуменно переглянулись. Ни одному – и в голову не пришло спросить документы. Потом один что-то сказал на лари.
– Штаб, штаб. Главный.
– Генерал – сказал Крайс. Он знал, что это слово одинаково звучит на многих языках и афганцы, скорее всего, поймут его.
Афганцы указали на машины…
* * *
Здесь оказался штаб самого генерал-лейтенанта Кадира, командующего двести третьим корпусом, который непонятно как оказался здесь, в Джебаль-Усссарадже. Штаб-квартира двести третьего находилась в Газни, и из всех корпусов афганской армии он имел минимальный боевой опыт. Радовать это не могло.
Вместе с генералом был переводчик, он представился как Сади. Судя по тому, какие взгляды он иногда бросал на генерала – лейтенант заподозрил неладное. Но говорить ничего не стал. У них тоже в Берлине на каждом шагу висит – Папа, их бин швуль[91]. Здесь этой мерзости хватает, ей сотни лет, в то время как в Берлине эта мерзость лет двадцать назад появилась…
– У вас есть связь с командованием? Какое задание получила ваша часть? Какими ресурсами вы располагаете? – завалил генерала вопросами полковник Йенссен.
Переводчик перевел. Генерал зевнул, подозрительно коротко ответил.
– Господин генерал говорит, что у него нет связи с Кабулом, но она ему и не нужна. Он отлично знает, что делать, потому что делал это не раз.
– Господин генерал знает, где расположен противник, какие у него силы? Что находится у него с тыла?
– Господин генерал говорит, что это ущелье не смогли взять шурави, хотя пытались несколько раз. Он закроет вход в ущелье, а если противник будет слишком силен, то отступит в ущелье и будет сражаться там, как делал это Командон Масуд.
– Спроси: какой у господина генерала опыт танкового боя? – вдруг спросил Йенссен
– Я жег танки шурави, когда мене было всего четырнадцать! – гордо ответил через переводчика афганский генерал-лейтенант.
– Я спрашиваю не об этом. Вы учились управлять моторизованными соединениями в условиях войны?
– Генерал не понимает вопроса – сказал переводчик. Для афганцев – это был типичный способ отказаться от ответа, не теряя гордость.
– В таком случае, я бы сделал вот что – сказал полковник – к западу от вашего города лежит большое танковое кладбище старой техники. Вместо того, чтобы устанавливать танковый заслон здесь и ставить танки бортами один к другому – я бы занял позицию там, а примерно роту танков выделил в резерв. Мобильный резерв, господин генерал-лейтенант. Я бы так же приказал зажечь в старых советских танках на кладбище небольшие костры из танкового топлива и ненужной ветоши, чтобы эти танки в прицеле выглядели как работающие. Таким образом, вы сильно осложните работу, как пакистанским танкистам, так и пакистанским летчикам, господин генерал-лейтенант, вместо того, чтобы бить ваши танки – они будут бить старые корпуса от техники. А ваши люди – смогут маневрировать и, прикрываясь ими, вести огонь по противнику. Я бы так же выложил закладку их больших дымовых шашек и разместил там все мобильные противотанковые средства, какие у вас есть. Не сочтите за дерзость, господин генерал-лейтенант, но у нас в армии принято, что полковник и начальник штаба всегда подсказывает своему генералу, как ему поступать в той или иной ситуации.
Переводчик долго это переводил, генерал хмурил брови. Потом он сказал несколько слов на фарси.
