— Похоже на то. У них от репы молоко портится. Сами животные не болеют, а молоко остается испорченным, пока репа не выведется из организма. Я ужасно расстроилась, от души извинялась, а Бодикот не слушал. Судя по всему, думал, будто я это нарочно сделала. Заявил, что придется выливать молоко, пока оно снова не станет нормальным… Ужас! Потребовал возместить причиненный ущерб — молоко у него покупает один производитель сыра. Лайам сказал, я ничего платить не должна, поскольку злого умысла не имела. А мне было жутко стыдно, я страшно переживала, хотела хоть как-нибудь поправить дело. Бодикот не простил ни меня… ни Лайама. Чертовски глупо! Зачем мне намеренно вредить ему или козам? — морщась от досады, закончила Салли.
— Конечно. Должно быть, он из тех, кто везде видит дурные намерения, — утешила ее Мередит. — Старики часто страдают чрезмерной подозрительностью.
Салли презрительно фыркнула и драматически заключила:
— Можешь рассказать Алану… или я сама расскажу, объявлю себя мнимой отравительницей! — Она звучно стукнула себя в грудь.
— Он и предполагает нечто подобное. Не верит, что ты способна кого-нибудь отравить. — Мередит встала. — Спасибо за чай. Может, позже увидимся. Пойду искать место. Кажется, люди уже заходят.
Многие кресла в зале уже были заняты, оставшиеся места быстро заполнялись. Мередит села в ближайшем ряду, огляделась в поисках Бодикота и не увидела старика. Может, тот уже купил, что хотел, во дворе.
В зал влетел Остин, теперь без куртки и желтого шарфа, взобрался на трибуну, пригладил черные волосы, сменив облик евангелиста на политического оратора.
— Итак, леди и джентльмены! Переходим к лоту под номером тридцать один. Две гравюры в японском стиле!
Тед шагнул вперед, ткнул длинной тонкой указкой в картинки, висевшие на стене справа от трибуны.
— Стартовая цена пять фунтов, — с надеждой объявил Остин.
Мередит уселась в ожидании, когда дело дойдет до бокалов. Тепло от травяного чая улетучилось, вновь начинался озноб. Ожидание затягивалось, лоты уходили все медленнее. Заболела голова. Она пролистала страницы каталога. Бокалы шли под номером 124, а сейчас только 61. Она оглядела свой ряд, заметила поблизости мужчину в твиде, который торговался, деловито вскидывая карточку. Похоже, выкладывал немалые деньги. Если он пожелает купить бокалы, то определенно перебьет ее ставку.
Ждать вдруг не захотелось. Голова раскалывалась, спину ломило…
Мередит встала и вышла.
На улице стало получше, но она решила идти домой. Пешком минут двадцать, если быстрым шагом.
Вскоре сообразила, что ее шатает из стороны в сторону и прохожие поглядывают на нее с недоумением. Неужели принимают за пьяную? Надо постараться идти по прямой, держась ближе к стенам домов.
Загудел клаксон, раздался крик. Она чуть не сошла с тротуара прямо перед машиной.
— Эй! — прозвучал заботливый и встревоженный голос. — Смотреть надо, милочка!
— Простите… Не заметила… — пробормотала она.
— Что с вами? — Перед глазами смутно замаячило озабоченное лицо, рука схватила ее за локоть.
— Ничего, ничего… Последствия гриппа…
— Грипп — это все-таки полный кошмар. Идите домой, дорогая, и не выходите.
Мередит невнятно пробормотала, что так и сделает. Лицо растаяло. Усилием воли она наконец вынырнула из окутавшего ее тумана, собралась с последними силами и потащилась домой, отыскивая ориентиры.
Наконец ввалилась в собственный коттедж, вспотевшая, полуслепая. Захлопнула за собой дверь, вползла на лестницу, доплелась до ванной, где ее вырвало в раковину со страшной силой, до спазмов в диафрагме. Когда она в конце концов вышла оттуда, в голове пульсировала дикая боль, как в худшие дни болезни. Мередит рухнула в одежде на кровать, натянула на себя одеяло и остаток дня пролежала, не вставая, в самом жалком состоянии.
