Свадьба получилась шумная. Из Варшавы прикатили три кибитки. Сваты в лисьих и хорьковых шубах дымили сигарами и трубками, напевали хасидские мелодии и без конца вели друг с другом диспуты о Священном Писании. Женщины в париках, наряженные в атласные чепчики и платки, всевозможные юбки, ротонды и шубы, прятали руки в меховых муфтах. От гостей пахло бисквитом, миндалем и городской беспечностью. В доме не хватило места, пришлось поставить кровати в хозяйственных пристройках. Майер-Йоэл, жених, оказался человеком нестеснительным и неробким. Он зашел в хлев взглянуть на скотину, потом со своим братом Мойше-Йослом отправился гулять по полям, засеянным озимыми. Вернувшись, молодые люди рассказали, что видели оленя. Еще из Варшавы приехали сестры жениха, родная и несколько двоюродных. Варшавские девушки смотрели на ямпольских свысока. Столичные паненки носили узкие туфельки с затейливыми пряжками, приталенные платья с оборками и самые модные прически, лакомились шоколадками и мармеладом и втихаря посмеивались над невестой, передразнивая ее провинциальные привычки. Варшавские девушки ловко танцевали друг с другом и заказывали приглашенной капелле музыку, а ямпольские не решались даже чуть ножкой притопнуть, стояли вокруг и дивились таким манерам. Шайндл взяла досада, что гостьи задирают нос и ведут себя как дома. Она умела танцевать, ее точеные ножки сами так и рвались в пляс. Она подошла к Миреле, дочке раввина, и пригласила ее на танец. Миреле покраснела:
— Я не умею.
— Чего там уметь-то? Пошли!
Одну руку Шайндл положила Миреле на плечо, другой обняла ее за талию, и девушки закружились, постукивая каблучками.
— А почему Азриэл не пришел? — спросила Шайндл.
— У него кафтан порвался.
— Что ж ты ему не зашила?
Миреле не нашлась что ответить.
— Был бы у меня брат, я бы с него пылинки сдувала, — сказала Шайндл. — Но мама одних девчонок нарожала.
И засмеялась.
Свадебный балдахин поставили на улице, на скрипящем снегу. Девушки стояли двумя рядами, держали в руках плетеные свечи, благо ветра не было. Калман и реб Ехезкел Винер вывели жениха. Возвышаясь над отцом и будущим тестем, он широко шагал и осматривался по сторонам черными глазами. У него уже пробивалась мягкая бородка. Бархатная шляпа была лихо сдвинута набекрень, пейсы закручены, из-под плаща виднелись замшевые сапоги. Настоящий хасид, но чем-то он напоминал девушкам казака. Они перешептывались, что он-то сумеет заткнуть Юхевед за пояс. Потом Зелда и варшавская сватья вывели невесту в платке. Зелда еле шла: все знали, что у нее опухают ноги. Врачи говорили, у нее избыток сахара в моче, кроме еще целой дюжины недугов.
Стоя под балдахином, жених слегка наступил невесте на ногу: верное средство стать хозяином в доме. Стакан он разбил на мелкие осколки одним ударом каблука. После бульона Майер-Йоэл произнес речь. Он с аппетитом ел, пил вино, рассказывал истории о маршиновском ребе, смог даже поддержать разговор о торговле.
Ямполь судачил, что Калману опять повезло. Хотя чему удивляться? За деньги все можно купить, даже долю в Царствии небесном…
Синагогу еще не достроили, пока в Ямполе была только небольшая молельня. Сын раввина Азриэл просиживал в ней с утра до вечера, нараспев читая «Хулин». Иногда он отрывался от Талмуда, чтобы заглянуть в «Йойре дейе»[20]. Реб Менахем-Мендл хотел, чтобы его сын стал раввином. Одевался Азриэл по-хасидски: шляпа, суконный кафтан, штаны заправлены в сапоги. Он носил короткие, но густые пейсы. При этом он сильно походил на деревенского парня: курносый нос, голубые глаза, тонкие губы и острый подбородок. Льняные волосы слегка отливали золотистым блеском. И все же лицо с высоким лбом было по-еврейски задумчивым. Азриэл был худощав и высок, на голову выше отца. Реб Менахем-Мендл огорчался, что у сына чуждые привычки: любит лазить по крышам, пилить и колоть дрова, работать лопатой и гулять по полям вдали от дома. С мальчишеских лет Азриэл ловил птиц, вырезал из дерева пастушеские свирели и притаскивал в дом собак, кошек, кроликов и прочую нечистую живность. Мало того, он частенько задавал вопросы, которые попахивали безверием. Больно ли рыбе, когда ее чистят и потрошат? Почему есть богатые и бедные? А что было до того, как был создан мир? А праотец Адам был еврей? А Ева носила чепец? Азриэл старательно выискивал в Торе противоречия. Здесь сказано, что человек может быть умерщвлен только за свои грехи, а здесь — что Бог карает до третьего и четвертого поколения. Здесь написано, что никто не может увидеть Бога, а здесь — что старцы ели, пили и лицезрели Всевышнего. Азриэлу не нравилось, что пророк Елисей натравил на детей медведей, а царь Давид убил хеттеянина Урию. Он огорчался до слез и ругался, когда читал, как Авраам выгнал в пустыню свою наложницу Агарь с одним бурдюком воды и она чуть не погибла от жажды. Реб Менахем-Мендл не мог взять в толк, откуда такое у них в роду. Он считал, что во всем виновата его жена Тирца-Перл: ее отец, глава туробинской общины реб Аврум Гамбургер, был убежденным миснагедом
