— Эй! В гостиницу!
— В какую?
— В недорогую. Девчонке переночевать негде, комната нужна.
Кучер сдвинул на затылок баранью шапку.
— Есть тут поблизости, во Млынове. Садитесь, пан. Только не знаю, найдется ли свободный номер.
— Ничего, если не найдется, я тебе голову не оторву.
Люциан и Кася сели в сани. Ехать и правда оказалось недалеко. Проехали по Кармелитской, потом по Новолипе. Гостиница оказалась старым, облупленным зданием. Люциан расплатился с извозчиком, и тот сразу же уехал. Люциан и Кася вошли внутрь. За стойкой, возле стены, увешанной ключами, стоял низенький кудрявый человечек в плюшевой куртке, с огромным носом и маленькими блестящими глазками на круглом лице, так изрытом оспой, что оно напоминало кусок швейцарского сыра.
— Эта девочка — сирота, ее мать когда-то у моего отца в поместье служила. Ей переночевать негде. Найдется свободная комната?
— Метрика есть у нее?
— Есть метрика? — спросил Люциан Касю.
Она не ответила.
— Кажется, есть какая-то бумага у нее в вещах. Но надо взглянуть. Я ее только на одну ночь оставлю. Завтра найду ей жилье.
— Сколько ей лет?
— Шестнадцать.
— Шестнадцать? Не похоже. Пан останется с ней на пару часов или сразу уйдет?
— А какая разница?
— Разница в оплате.
— А если останусь?
— Два рубля будет стоить.
Люциану показалось, что портье подмигнул.
— Хорошо, пусть два рубля.
— Деньги вперед.
Люциан вытащил из кармана десятку, которую дала ему Фелиция. Портье поднес банкнот к лампе, посмотрел на свет и сказал:
— Ключ — еще десять копеек.
— Да что ж это такое? Ну, ладно.
— И два девяносто в залог.
— Какой залог?
— Такой залог.
Мужчины посмотрели друг на друга, портье снова подмигнул. «Жаль, пистолета нет, — подумал Люциан. — А то влепил бы ему маслину между глаз». Портье отсчитал пять рублей сдачи.
— И когда мне залог вернут?
— Когда увижу, что все в порядке.
Откуда-то появилась рябая баба с ведром помоев. Она была босая, Люциан никогда не видел у женщины таких огромных ступней. Ее свиные глазки хитро блестели, она словно хотела сказать, что всякого повидала и все понимает с одного взгляда. Кудрявый человечек нерешительно протянул ключ.
— В двадцать восьмом прибрано?
— Для кого это?
— Вот девочка, сирота.
— Сирота, говоришь? Я тоже сирота. Твои вещи? Пойдемте со мной, господа.
Баба поставил ведро, зажгла свечу в жестяном подсвечнике и повела Люциана и Касю наверх по лестнице, такой узкой, что было трудно идти. В коридоре, тоже очень узком, баба остановилась отдышаться. Двери напомнили Люциану о тюрьме. На полу стояла корзина с грязными простынями и наволочками, у стены — метла. В одной из комнат кто-то играл на гармошке. Пахло пылью, как на заброшенном чердаке, и еще чем-то непонятным. Слышался мужской голос и женский смех. Ключ не подошел, баба так и сяк крутила его в замочной скважине, но без толку. Тогда она отдала Люциану подсвечник и с силой двинула в дверь плечом. Из темноты в нос ударил запах гнилой соломы. В тусклом свете свечи Люциан не сразу смог разглядеть убогую обстановку. На полу лежала рогожа, у стены стояла железная кровать, вместо простыни накрытая дерюгой. Еще в комнате был сломанный комод и единственная табуретка. Подушка была набита пером, а не пухом, одеяло в заплатах. Рябая горничная наклонилась и вытащила из-под кровати ночной горшок:
— Ну, вот, если надо…
Люциан протянул ей десять грошей.
— И все? Я за свой труд меньше злотого не беру.
Люциан еле сдержался, чтобы не плюнуть ей в рожу.
— На злотый.
— Свечку погасить не забудьте, а то еще пожар устроите.
— Здесь же холод собачий.
— Утром затоплю. Тяга слишком сильная, все тепло через трубу улетает.
Баба вышла. Люциан попытался запереть дверь, но ключ не поворачивался в замке. Цепочка была без крючка.
— Ну, снимай шаль. Проголодалась?
— Нет.
— Тогда давай ложиться спать.
— А ты домой не пойдешь?
— Я с тобой останусь.
— А где ты ляжешь?
— С тобой в кровати.
Во взгляде Касиных серых глаз была и детская невинность, и взрослая хитринка.
