И спросил, отвлекаясь от мыслей:
— Рано у вас ложатся спать?
— Рано, — ответила она с таким видом, будто ждала от него другого вопроса. — Город у нас степенный.
— Что ж, — сказал он, — поддержим его степенность.
В своих поездках по стране Егор остерегался необязательных знакомств. Знакомства всегда к чему-то побуждают. Например, писать письма. Зачем говорить: «пишите» или «я обязательно напишу», когда знаешь, что тебе не напишут, да и сам не будешь писать. На квартирах, подобно этой, он строил свои отношения примерно так: утром — до свидания, вечером — здравствуйте. А тут полез в чужую жизнь. Зачем? Да ведь интересно же, интересно! И было бы убийственно, если бы он однажды почувствовал, что потерял интерес к людям.
Он ушел в свою комнату. На несколько часов это его угол. Как он поначалу трудно привыкал к чужому жилью. Жилье носит на себе черты характера его хозяина. Все: мебель, то, как, она поставлена, свет, даже воздух — во всем чужой характер. А как ему уже надоели чужие характеры. Они то ли подчиняют тебя, заставляя понимать (это в лучшем случае) или приспосабливаться (это противнее всего), то ли нивелируют тебя, уравнивая и уничтожая.
Хуже всего жить подолгу. Когда у тебя мало времени, ты стараешься ничего не замечать.
Верхнего света не было. Настольная лампа освещала лишь кружок у себя под ножкой. Перед окном качались черные листья каштанов, будто плавали в темной воде. Тихо было и в доме и по ту сторону каштанов. Ну, что это такое? Вроде он давно не чувствовал такого одиночества и обманутости. Отчего? Или характер женщин, характер, который наложил отпечаток на все в этом жилище, уже подчиняет его себе?
Уж лучше бы остаться на Раннамыйзе. С морем, говорят, никогда не бываешь одиноким. За стеной послышались причитания тетушки Лийси.
Егор разделся, лег на застланный диван. Простыни были свежие, сухие, но пахло от них водой, и это было приятно и напоминало о доме, о диване, на котором он обычно спал вместе со Славкой, о Варе. Вспомнил, как последний раз он был у нее в подвале, и вдруг почувствовал холодок стали у себя на ладони, отполированный кусочек, который он держал тогда. Мысли, мысли закружились в голове вокруг этого кусочка, синеватого, как осколок льда. Он знал, зачем нужны людям такие разных размеров плитки. Они — передатчики размера от государственного эталона метра до изделий. Какой разнобой, хаос пришел бы в машиностроение, не будь их. Знал, что без них не обойдется ни одно точное производство. Но все искал для них какое-то еще применение, новую работу, как бы примеряя их все в новых и новых соприкосновениях. Он не мог иначе мыслить. Мозг изобретателя построен именно так, что никогда не смиряется с однозначностью предмета, иначе он ничего бы не придумал, согласившись с совершенством того, что люди сделали до него. Именно в этом заложена неизбежность беспокойного существования людей, кому выпала доля двигать вперед технику.
Кусочки стали, те самые, что проверяла тогда Варя, почему-то не выходили из головы и в Москве, и пришли снова, как только он остался наедине с собой. Зачем они, зачем?
Нет, слишком разбросанным был день, чтобы сосредоточиться.
Кажется, давно-давно было московское утро, солнечное марево над громадным полем аэродрома, редкие облака под самолетом, земля в июльском сиянии солнца. Леса, озера, поля и таллинский дождь, и Раннамыйза, и море с огненными валами волн, катящимися к берегу, и та женщина в изорванном купальнике.
«Экая красавица с острова Бали, говорят, есть такой где-то в Индонезии, — подумал Егор. — С острова Бали, где женщины ходят в чем мать родила. Правда это или нет, но пусть ходят. Если это им нравится, поделать тут ничего нельзя. Вдруг у нас кто-нибудь покажет такую моду, будут ходить и наши. Разве только холод…»
Вот так бездарно и проходят дни. И не вернешь их, не исправишь, не переделаешь так, как бы захотел.
То ли дело заводская техническая лаборатория, его, Егора Канунникова, хозяйство. То ли дело рядом с тобой твои верные друзья. Они снятся Егору по ночам, да и лаборатория снится, когда вот так он валяется вдали от дома, как выведенному из боя солдату снятся атаки, бомбежки и фронтовые друзья.
