В своей амбулаторийке я осматриваю и лечу больных.
Не могу до сих пор с точностью сказать, действительно ли здешние туземцы так природно здоровы, или серьезные и тяжкие заболевания они скрывают, но ко мне обращались исключительно с пустыми хворями. Единственный мой серьезный пациент — Илья Нарич. О нем я уже говорил в одном из предыдущих очерков. Ни о каком лечении он не хочет слышать. Берет у меня лишь перевязочные материалы и йодную настойку. Самому же мне ни разу не дал наложить повязку. Смеется и клоунствует, а если настаивать, то сердится, уходит обиженным.
По мнению всех факторийцев, Мартим Яптик — развитой и, безусловно, парень смышленый и умный. У него был чирей на предплечьи. Я достал пинцет и хотел выдернуть стержень, уже совершенно созревший и отделившийся. Надо было видеть испуг Мартима! Едва я взял в руки пинцет, как он вскочил — лицо красное, в глазах слезы. При помощи Аксенова я долго и настойчиво пояснял ему, что именно хочу сделать и для чего это нужно. Демонстрировал невинность и безопасность инструмента, бился целый час — и не убедил. Наложить простую повязку — и то он дал неохотно, с явной боязнью.
Возможно, играет роль недостаточное знание переводчиком языка, неуменье об’ясниться, но как бы ни было, полезность медицины ямальскими туземцами не осознана. И старожилы здешние говорят, что знахарство процветает.
Из своей практики я пока могу указать только один случай, заслуживающий внимания. Пожилой промышленник Айдолода Окатета приехал на факторию с занозой в стекловидной оболочке глазного яблока, вблизи зрачка. Глаз затек, слизистая века и белок воспалены, сильно покраснели. Ему уже вылизывали занозу языком, а возможно производили и другие манипуляции. Непрекращающаяся резь в глазу, смотреть не может, слезит.
Признаюсь, я приступил к извлечению занозы не без опасений. Глазного пинцета у меня нет и в помине, орудовать со скальпелем на оболочке глаза дело ответственное — нужны специальная практика, навык руки — этого тоже нет. В аптеку амбулатории не отпущено атропина, расширяющего зрачок и тем ослабляющего мышечное напряжение. Хорошо еще, что снабдили граммом кокаина — дана возможность несколько обезболить хотя бы вот такую операцию.
Занозу, довольно плотно и глубоко сидящую в оболочке, удалось извлечь обыкновенным анатомическим пинцетом. Затем, хорошо промыв и дав глазу покой под повязкой, я на следующий день отпустил больного. Красноту и раздражение сняло, как рукой.
На туземцев, свидетелей этого пустого исцеления, случай произвел впечатление довольно серьезное. Но, повторяю, это единственно показательное, что сделано мною на Ямале до сих пор. Боюсь, что и дальнейшая практика будет не лучше.
Из 52 больных, обращавшихся ко мне за помощью, по сегодняшний день, преобладали старики-ревматики. Дряхлое тело, натруженное и намерзшееся в течение 60—70 лет — крайне неблагодарный материал для показательной медицинской помощи.
Ванька Тусида страдал воспалением сумки фалангового сустава руки. Я с ним бился два месяца. Употреблять водные растворы было нельзя, так как вода на морозе замерзает. Я давал ему в чум денатурат для компрессов, а он, злодей, нещадно пил. Вылакал половину амбулаторного запаса. Все же, в конце-концов, я добился излечения. Воспаление прекратилось, опухоль прошла, палец работает.
Но все это, разумеется, не то, что надо.
Мое глубокое убеждение, что засылка на фактории в отрыв фельдшеров не только бесполезна, но и вредна. Вредна для целей „освоения севера“. Почему? Извольте.
В цикл культурных задач „освоения“ входит, конечно, обеспечение туземцев медпомощью и санпросветительная работа. Однако не надо забывать, что туземца необходимо сначала приучить к медицинской помощи. Сделать так, чтобы он за ней обращался. Показом убедить, что помощь эта ему, безусловно, полезна. Для этого требуется — особенно в первые испытательные сроки, пока нужное отношение к медпомощи осознается и отстоится, окрепнет — наиболее компетентная работа. Работа врачей и притом обязательно хороших, опытных, знающих, с испытанной добросовестностью.
