На прощанье, смачно расцеловав в обе щеки, Истоков протянул мне два билета:
— Юбилей у меня скоро. Чествовать будут в Центральном доме литератора, приходи, на вот тебе пригласительные. Концерт будет, я почитаю.
Этим всем жена занимается, я-то хочу, чтоб «Блюбэ» пело. Нравятся мне эти ребята. За душу берут. Поют про наше, русское… Но уж не знаю. Обещали. А там, как получится… М-да… Они у меня тут были. Ну, вроде как договоренность была.
В назначенный день зал был полон. Истоков первое отделение кое-как мрачно высидел на сцене за столиком рядом с женой — необозримо тучной улыбчивой женщиной. Вечер протекал уныло. Трое музыкантов в ярких рубахах под гитары приторно выводили романсы на стихи мэтра. Во втором отделении Истоков исчез и появился лишь когда началось его чествование. Он вышел нетвердой походкой на авансцену, куда один за другим из зрительного зала поднимались ораторы, и после каждого очередного панегирика, широко улыбаясь, восклицал: «Я лучший поэт России!», затем громко икал в микрофон. Соратники делали вид, что согласны, и лукаво скашивали глаза. Очевидно, всякий надеялся отыграться на своем собственном юбилее.
«Блюбэ» так и не дождались.
Я не послушался Пророкова и все же решил разведать почву для поступления в Литературный институт. К Истокову я обращаться не стал. Не было уверенности, что он меня помнит, да и шанс был упущен.
Снежным вечером, я проник под своды приемной комиссии. В холле меня встретила миловидная секретарь. Узнав, что я желаю поступать, она покраснела, как садовая роза, и, на ходу призывая Пал Палыча, выбежала в коридор. На ее крик из четырех дверей повалил народ, и все они принялись оглядывать меня с чрезвычайным любопытством. Один из них, маленький, лысоватый, с бородкой клинышком предложил мне стульчик и уселся напротив.
— Вы желаете поступать, молодой человек? — спросил он лукаво.
— Желаю.
— Что пишите?
— Поэзию.
— А-а, — разочарованно протянул он, — поэзию желаете изучать… поэзию на халяву, — и переглянулся с остальными. Те закивали, мол, и этот туда же, и потянулись обратно в кабинеты.
— Нет, отчего же на халяву! — обиделся я. — Могу и заплатить.
Пал Палыч сразу оживился.
— Шестьсот долларов в год.
— Ого! — не сдержался я. — Прилично.
Незадолго до этого я отучился в техническом вузе пять с половиной лет совершенно бесплатно, мало того мне самому платили стипендию, на которую, правда, нельзя было прожить, но можно было хотя бы получить… Поэтому эта, в принципе ничтожная сумма, повергла меня в шок. В то время, я думал осчастливить мир сиянием своего таланта и уж совсем не предполагал платить за это деньги. Я был готов не брать денег с них и считал, что этого вполне достаточно.
— Не такая уж серьезная сумма, — подбадривал меня Пал Палыч, — за целый год. Подумаешь, каких-то пятьдесят долларов в месяц. Смешно даже!
Но платить за учебу в литинституте мне показалось дикостью. И я начал склоняться к тому, что Пророков был прав.
— Я подумаю… — сказал я. — А что нужно для поступления?
— Триста стихотворных строк на творческий конкурс, дальше экзамены. Но если за деньги, то можно считать — без экзаменов, — искушал Пал Палыч.
— А поэма сгодится?
— Сгодится.
— Она понравилась Истокову, — сообщил я, думая, что это добавит мне вес и меня примут с распростертыми объятиями.
— А кто такой Истоков? — невозмутимо парировал Пал Палыч.
— Как же! Он у вас преподает… Лучший поэт России!..
— Лучший поэт России? У нас? Кто вам сказал? — улыбнулся Пал Палыч.
— Он сам так говорит…
— Ну, знаете, это они все про себя так говорят… Так у вас поэма?
— У меня их две.
— Давайте две, — обрадовался Пал Палыч.
— Они уже опубликованы в журнале, — интриговал я.
— Приносите, почитаем, — откликнулся Пал Палыч.
— В Интернете…
— Давайте адрес, посмотрим.
Я оставил электронный адрес «Наших сетей» и свой телефон, — на случай, если гениальность моих поэм произведет должное впечатление и с меня не потребуют денег.
Уходя, я спросил красавицу-секретаря:
— Как вас зовут?
— Катя, — ответила она.
— Я напишу поэму в триста строк и посвящу ее вам, — пообещал я и покинул священные своды.
