Поля крови. Религия и история насилия - страница 80
Константин боялся пережимать с христианством на западе, где христиан было мало, но на востоке он вел себя энергичнее{746}. Правда, вопрос о том, чтобы сделать христианство официальной религией, пока не стоял, и язычники все еще оставались на государственных должностях. Однако Константин закрыл некоторые языческие храмы и выразил неудовольствие принесением жертв{747}. Казалось, что христианский универсализм идеально подходит для мечты Константина о всемирном владычестве, и Константин полагал, что такой этос мира и примирения отлично согласуется с Pax Romana. Однако, к ужасу императора, восточные церкви не только не объединились в братской любви, но и ожесточенно враждовали из-за очень запутанного – для Константина непостижимого – богословского вопроса.
В 318 г. александрийский пресвитер Арий выдвинул идею, что Иисус, Слово Божье, не был божественным по своей природе. Ссылаясь на многочисленные библейские тексты, он доказывал, что Бог лишь наделил божественностью человека Иисуса в награду за совершенное послушание и смирение. В ту пору ортодоксальная позиция по вопросу о природе Христа еще не была разработана, и многие епископы соглашались с Арием. Подобно своим языческим соседям, они не воспринимали божественное как трансцендентную реальность; в греко-римском мире считалось очевидным, что люди могут становиться богами{748}. Евсевий, ведущий христианский интеллектуал своей эпохи, учил, что Бог и раньше открывал себя в образе человека: сначала Аврааму, который привечал трех странников в Мамре и обнаружил, что в разговоре участвует Яхве; впоследствии Моисей и Иисус Навин пережили сходные теофании{749}. С точки зрения Евсевия, слово Божье – божественный элемент в человеке{750} – просто снова вернулось на землю, на сей раз в личности Иисуса из Назарета{751}.
Однако Арий встретил ожесточенное сопротивление со стороны Афанасия, молодого и решительного помощника епископа. Афанасий доказывал, что явление Христа было не повторением прежних богоявлений, а уникальным и беспрецедентным актом любви. Это учение нашло резонанс в кругах, где происходил сдвиг в восприятии божественного: многие христиане уже не ощущали, что способны взойти к Богу своими собственными усилиями (как, по мысли Ария, сделал Иисус). Им казалось, что неодолимая пропасть пролегает между Богом, который есть сама жизнь, и материальным миром, бренным и смертным. Каждым дыханием своим человек обязан Богу и спасти себя не может. Однако парадоксальным образом христиане, обращаясь к Иисусу, все еще видели новый божественный потенциал в человечестве. И это позволило им иначе взглянуть на себя и своих ближних. Иначе стали смотреть и на человеческое тело. Ранее на христианскую духовность сильно влиял платонизм, стремившийся освободить душу от тела, однако в некоторых кругах начала IV в. стали надеяться, что их тела, доселе презираемые, способны привести к божественному (или как минимум что духовная и физическая сфера не полностью разделены, вопреки мнению платоников){752}.
Учение Афанасия о боговоплощении непосредственно проистекало из этих новых настроений. Афанасий полагал, что в Иисусе Бог преодолел пропасть между Богом и человеком, чудесным актом кеносиса (опустошения) воспринял смертную плоть, разделил с нами нашу немощь – и полностью преобразил бренную человеческую природу. По словам Афанасия, Слово «вочеловечилось, чтобы мы обожились; Оно явило Себя телесно, чтобы мы приобрели себе понятие о невидимом Отце»
