Поля крови. Религия и история насилия - страница 49
Вполне можно утверждать, что первая идеология секулярного государства появилась именно в царстве Цинь. Однако Шан отделял религию от политики не потому, что религия склонна к жестокости, а потому, что религия до непрактичности гуманна. Религиозные сантименты делают правителя мягкотелым, что противоречит интересам государства. По мнению Шана, «государство, в котором хорошие люди правят плохими, дойдет до смуты и погибнет», а «государство, в котором плохие люди правят хорошими, всегда будет в мире и достигнет могущества»{399}. И полководец должен не следовать «золотому правилу», а поступать с врагом именно так, как не хотел бы, чтобы поступили с его собственными войсками{400}. Неудивительно, что успехи царства Цинь донельзя расстроили конфуцианцев. Скажем, Сюнь-цзы (ок. 310–219 гг. до н. э.) полагал, что правитель, руководствующийся жэнь, станет неодолимой благой силой и его сострадание изменит мир. Но он возьмется за оружие лишь с одной целью:
положить конец насилию и покончить с обидами, а не бороться с другими за добычу. Поэтому, когда воины благожелательного мужа становятся лагерем, они вызывают к себе уважение как к богам. Всюду, где они проходят, они преображают людей{401}.
Однако его ученик Ли Сы поднял на смех эту теорию: Цинь – самое могущественное царство в Китае, поскольку обладает самой сильной армией и экономикой, и «жэнь» тут вовсе ни при чем{402}. Во время визита Сюнь-цзы в Цинь царь Чжао без обиняков сказал ему: «От конфуцианцев (“жу”) нет толка в управлении государством»{403}.
Вскоре Цинем было завоевано царство Чжао, родина Сюнь-цзы, и хотя чжаоский царь сдался, циньские войска похоронили заживо 400 000 его солдат. Как мог цзюнь-цзы обуздать такой режим? Ли Сы, ученик Сюнь-цзы, эмигрировал в Цинь, получил должность первого министра и провел молниеносную кампанию, которая привела к окончательной победе Цинь и установлению Китайской империи в 221 г. до н. э.
Парадоксальным образом легисты оперировали теми же понятиями и тем же языком, что и даосы. Мол, царю подобает недеяние (у-вэй): невмешательство в дао закона, которое должно работать, как хорошо смазанный механизм. Легист Хань Фэй (280–233 гг. до н. э.) полагал, что от перемены законов народу только хуже, поэтому просвещенный правитель ждет «в спокойствии и пустоте» и позволяет «делу определиться самому»{404}. Он не нуждается ни в нравственности, ни в знании: он – Перводвигатель, который остается неподвижным, тогда как министров и подданных вовлекает в деятельность:
Конечно, даосов и легистов разделяла пропасть: даосам претили правители, навязывавшие подданным неестественный фа, их мудрый царь медитировал, чтобы избавиться от эгоизма, а не «достичь результатов»{406}. Однако те же идеи и образы использовались политологами, военными стратегами и мистиками. Получается, что убеждения у всех были одни и те же, но выводы делались разные. Военные стратеги полагали, что жестокий прагматизм в их текстах вдохновлен свыше, но и созерцатели давали царям стратегические советы. Даже конфуцианцы теперь опирались на эти понятия: Сюнь-цзы верил, что Путь можно постичь лишь умом «пустым, цельным и спокойным»{407}.
Многие люди почувствовали облегчение, когда победа царства Цинь положила конец бесконечной междоусобице, и надеялись, что с возвышением империи наступит мир. Однако начало имперского владычества сопровождалось потрясениями. По совету Ли Сы, своего главного сановника, первый император стал абсолютным правителем. Чжоускую аристократию – 120 000 семей – насильно переселили в столицу, конфисковав у нее оружие. Свою огромную территорию император разделил на 36 областей. Во главе каждой области стояли губернатор и военачальник, причем за деятельностью губернатора наблюдал специальный инспектор. В свою очередь, области делились на уезды, управлявшиеся уездными начальниками. Все чиновники были напрямую подотчетны центральной власти
