Поля крови. Религия и история насилия - страница 174

. После изгнания Хомейни шах стал еще авторитарнее и энергичнее проводить секуляризацию. Он отбирал вакафы и устанавливал жесткий бюрократический контроль над медресе{1486}. Когда аятолла Риза Саиди обличил режим, его запытали до смерти, и тысячи демонстрантов вышли на улицы Кума{1487}. Революционное пламя среди молодых вестернизированных иранцев поддерживал Али Шариати (1933–1977), учившийся в Сорбонне{1488}. Он говорил, что если они будут слишком сильно подстраиваться под западные идеалы и оставят шиитское учение, то потеряют себя. Пример Али и Хусейна вдохновлял мусульман подниматься и давать отпор несправедливости, принуждению и тирании. Шариати посадили в тюрьму и пытали, потом выслали из страны, а его скорая смерть почти наверняка была делом рук агентов САВАК. В 1971 г. в Наджафе Хомейни опубликовал аргументы в пользу исламского правительства: править государством должны улема. Его доктрина велаят-е факих («правление [мусульманского] законоведа»), казалось, бросала вызов всей западной современности и шокировала даже многих шиитов: столетиями клирики отказывались занимать официальные должности, ибо в отсутствие «скрытого имама» любая власть испорчена. Однако идеи Хомейни были созвучны воззрению тех интеллектуалов третьего мира, которые говорили нет мировому структурному насилию. Хомейни был несгибаемо убежден, что ислам – «религия людей воинствующих, которые преданы вере и справедливости. Это религия тех, кто жаждет свободы и независимости. Это школа тех, кто борется с империализмом»{1489}.

В тот момент никто, даже Хомейни, не верил, что можно свергнуть шаха. Однако события развивались быстрее, чем он ожидал. В ноябре 1977 г. в Ираке был убит его сын Мостафа (опять же, скорее всего, агентами САВАК){1490}, и шах запретил траурные церемонии. Это сделало еще более тесными ассоциации между Хомейни и шиитскими имамами, ибо его сын, подобно Хусейну, был убит нечестивым правителем. Шах же вновь сравнивался с Язидом. В этот самый момент далеко не лучшую роль избрал для себя американский президент Джимми Картер. В ноябре 1977 г., когда Иран еще оплакивал Мостафу Хомейни, шах посетил Вашингтон, и Картер прочувствованно говорил об «особых отношениях» между Соединенными Штатами и Ираном, «островком стабильности в неспокойном уголке мира»{1491}. Тем самым в драме Кербелы он как бы отождествился с шайтаном, «искусителем», который соблазняет шаха идти за Соединенными Штатами в ущерб собственному народу.

Революция началась 8 января 1978 г., когда полуофициальная газета «Эттелаат» опубликовала материал с недостойными нападками на Хомейни{1492}. На следующий день 4000 безоружных студентов в Куме потребовали введения Конституции 1906 г., а также свободы слова, освобождения политзаключенных и возвращения Хомейни. Все время иранцы показывали, что глубоко усвоили современный этос: требовали независимости, свободы и конституционного правления, в котором им постоянно отказывало и секулярное правительство шаха, и международное сообщество. Семьдесят из этих студентов были убиты. Но такой расправой режим перешел черту. К тому же наметилась тенденция: через сорок дней после кумской резни толпы собрались для традиционного плача по погибшим – и снова некоторых застрелили. Еще спустя сорок дней прошли собрания в память о новых мучениках. Марксисты, секуляристы и либералы, выступавшие против шаха, но знавшие, что не имеют поддержки в народе, объединились с религиозно мыслящими революционерами. Однако жестокого бунта не было. Нападали на кинотеатры, банки и винные магазины – символы «великого шайтана», а не на людей{1493}. К этому моменту тюрьмы были полны политзаключенных, а растущее число жертв показало миру, что секулярный режим шаха, расхваленный на Западе в качестве мирного и прогрессивного, убивает собственный народ.

Революция стала событием не только политическим, но и религиозным. Демонстранты, убежденные, что в своей борьбе с угнетателями следуют Хусейну, выходили с плакатами: «Всюду Кербела, и каждый день – Ашура»{1494}. Для них революция была очищением и преображением. Они словно избавлялись от разлагающего душу яда и обретали самих себя