Поля крови. Религия и история насилия - страница 128
Зато католиков и протестантов объединяла ненависть к испанской инквизиции, хотя молва преувеличила ее злодейства, создав инквизиции ужасную репутацию. Не стоит упрощенно представлять даже аутодафе («акты веры») с их торжественными процессиями, мрачными костюмами и сожжением еретиков, которые в глазах чужеземцев выглядели воплощением испанского фанатизма. Аутодафе не имели глубоких корней в испанской культуре{1134}. Первоначально они были лишь церемонией примирения, а столь зрелищную форму обрели только в середине XVII в. После краткого расцвета (1559–1570 гг.) они проводились крайне редко. Более того, сожжение еретика не было главной идеей ритуала: обычно обвиняемых казнили без лишней суеты за пределами города, а множество аутодафе прошли вообще без казней. За первые 20 лет инквизиции осуждены были менее 2 % обвиненных, причем большинство из них не были сожжены живьем: сожгли лишь изображения спасшихся бегством{1135}. В период 1559–1566 гг., на пике популярности аутодафе, погибло около сотни человек, зато при одной лишь Марии Тюдор казнили 300 протестантов, и в два раза больше – при французском короле Генрихе II (1547–1559 гг.). А в Нидерландах жизнью поплатилось в десять раз больше человек{1136}.
Испанская инквизиция почти не казнила протестантов. Большинство ее жертв были «новыми христианами». К 1580-м гг., когда Испания воевала с другими европейскими государствами, власти снова взялись искать «внутреннего врага». На сей раз им стали мориски. Как и ранее евреев, их ненавидели не столько за взгляды, сколько за культурную инаковость и финансовый успех{1137}. «Они женятся между собой и не смешиваются со старыми христианами, – жаловался Филиппу II толедский трибунал в 1589 г., – никто из них не идет ни в религию, ни в армию, ни на домашнюю службу… они занимаются торговлей и богатеют»{1138}. И опять-таки гонения оказались контрпродуктивными. Из воображаемых врагов несчастные мориски стали врагами реальными. С ними заигрывали гугеноты и французский король Генрих IV, и они обращались за помощью к султану Марокко. Печальный итог: в 1609 г. морисков изгнали из Испании, тем самым уничтожив последнюю крупную мусульманскую общину в Европе.
Испания активно участвовала в религиозных войнах, увенчавшихся кошмаром Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.). Эти конфликты породили своего рода «миф о создании» современного Запада, который пытается объяснить, откуда пошел наш секулярный способ управления{1139}: мол, богословские споры, связанные с Реформацией, настолько воспламенили католиков и протестантов, что они начали убивать друг друга в бессмысленных войнах, доколе насилию не положило конец возникновение либерального государства с отделением религии от политики. Европа получила тяжкий урок: как только конфликт перерастает в «священный», насилие не знает границ и компромисс становится невозможным, ибо все его участники убеждены, что Бог на их стороне. Поэтому религии нельзя больше позволять оказывать влияние на политическую жизнь.
Однако дело обстоит значительно сложнее. После Реформации северно-восточная Германия и Скандинавия были в основном лютеранскими; Англия, Шотландия, северные Нидерланды, Рейнланд и южная Франция – в основном кальвинистскими; остальной континент – преимущественно католическим. Конечно, это влияло на международные отношения, но у европейских властителей были и другие заботы. Скажем, многих из них (особенно тех, кто с абсолютистскими замашками) тревожил необычный успех Габсбургов, которые теперь правили германскими землями, Испанией и южными Нидерландами. Мечте Карла V достичь всеевропейской гегемонии по османской модели противостояла плюралистическая динамика, тяготевшая к суверенному национальному государству
