Ранее замечал за бесом: стоило задать другу трудный вопрос из разряда "провокационных", как он умолкал, не выходил "на связь" и время молчание было "прямо пропорционально сложности, каверзности и подлости заданного вопроса".
Иногда "квартирант" насылал лёгкую головную боль в отмщение за каверзный, неразрешимый и для него вопрос, и боль соизмерялась с подлостью вопроса. Оставшись в одиночестве — оправдал беса: "не мог он насылать головную боль! Какой ему смысл и резон? Если фиксировал его выпады, то зачем было портить "технический инвентарь"? То есть, меня? Посмотреть бы на писателя, ломающего печатающую машинку в момент "отсутствия вдохновения"! — но понимание, повторяю, пришло после ухода беса.
Нужно сказать, что "трудными вопросами", коими иногда "доставал" беса в желании показать, что и я не "пальцем делан" и не "лыком шит", при тщательном обдумывании оказывались глупыми. Пустыми.
Вот один из таких, коими в последнее время "доставал" друга:
— Будущее у людей умнее станет? — зачем вопрошал, когда ответ знал? Зачем искушал?
Где мой недавний "квартирант" сейчас? В каких измерениях и сферах обретается? Чем занят? И почему говорю "мой"? Знаю точно, что бесы не могут быть чьей-то собственностью, они свободны так, как никто из нас не бывает свободным — и говорю "мой"? Кому-то другому помогает "становиться на литературные ноги"? Мечтает чьими-то руками выдать новую порцию измышлений? Узнать бы: на какую тему, чтобы не повторяться?
Бес покинул, но много бесовского оставил. Оно и понятно: всякое наше общение с кем-либо, или с чем, как-то меняет и нас.
Общение с бесом закончилось, но дар понимать и анализировать увиденное и услышанное в пределах знаний — бес оставил. Одарил. Научил. Приохотил. Сделал жизнь лёгкой: всё, чего понять не могу по причине "малого багажа знаний и компетентности" — пропускаю вниманием и продолжаю жить далее.
Бес не любил непонятные слова вроде "компетентности" и много раз порывался создать "Партию борьбы за чистоту родного языка" под моим председательством. Несменным. Пожизненным. С хорошей оплатой.
Помнится, вроде бы и "программу действия" составил, но поскольку мы не нашли богатого покровителя ("спонсора"), который дал бы нам денег на создание партии, то все наши честолюбивые помыслы очистить родной язык от "интернационального" словесного мусора умерли в каждом по отдельности и в разное время.
Ах, а как бы я выглядел в парламенте! Уверен, что бес смог бы одолеть
"семипроцентный барьер" на выборах и протолкнуть меня в "высший законодательный орган страны". Но — "не судьба"!
Способности и таланты в каждом из нас необходимо подкреплять "жизненным опытом". Но и "жизненного опыта", как и навоз на огород, нужно завезти со стороны. Сидя на печи "жизненного опыта" не наберёшься. И на голом месте "жизненный опыт" не вырастает. Опыт — он и есть опыт: его может быть много, мало и "полное отсутствие". Бывает и так, что в нужный момент статьи "жизненного опыта" почему-то забываются. И сорт опыта может быть всякий. Даже и криминальный. Применение того, или иного "жизненного опыта" целиком зависит от характера владельца.
Совсем через малое время появилась ещё одна "версия" того, почему бес оставил меня: в воспоминаниях собрался пересечь границу отечества, а ему, как настоящему патриоту и любителю родины, покинуть её оказалось выше сил:
— Копайся в польских воспоминаниях без меня! — с этими словами сущность, к коей, как к утреннему кофе, привык за двенадцать лет общения, полностью избавила сознание от присутствия.
В первые минуты после "освобождения от оккупации" испугался:
"воспоминать и писать об отечестве, пусть и оккупированном, было намного проще, чем рассказывать о Польше… Не будет ли всё, что расскажу о пребывании в Польше, хуже прежних рассказов? Ведь в одиночку собираюсь писать? И почему друг не захотел прогуляться в Польшу? Не любит поляков, как многие из нас"?
А я люблю поляков, люблю немцев, но почему у них меж собой нет любви — не знаю. И спросить теперь некого. Так всегда: когда-то не интересовался подробностями отцовой работы на оккупантов, теперь жалею, что о многом не расспрашивал беса.
