От полной луны было в ночи бледно.
— У-у-у! — завыл я и тишком на стену полез. Не смог залезть.
Уж больно стена в опочивальне склизкая. Только ноготь на пальце обломил до крови да борозды неглубокие с красной полосой на беленом оставил. Сунул палец в рот, пососал, точно мамкину титьку. Соленое с меловым на языке перемешалось. Противно. Поморщился я, проглотил сукровицу и снова завыл тихонечко. Да и как не завыть, когда полоснуло так, что чуть на постели не подпрыгнул.
— Ой, мама моя, роди меня обратно! — зашептал, словно от этого полегчать могло. — И за что же мне такие муки? — А сам ладошку к щеке прижал и закачался из стороны в сторону.
От качания этого чуть легче стало. Не надолго, правда. Спустя несколько мгновений, словно шилом раскаленным, забуравило. Ухо заломило, веко дернулось, и захотелось зарыться куда-нибудь глубоко-глубоко, туда, где нет этой поганой, злой и нудной зубной боли.
— Ты чего, Добрый? — разбудил все-таки княгиню.
— Ничего, — ответил я ей и по плечу погладил. — Ты спи. Спи.
— Попробуй усни, когда ты тут волком воешь, — сладко зевнула она и ко мне повернулась. — Ну? Случилось-то что?
— Зуб прихватило, — сознался я. — Ты прости, что разбудил.
— Бедненький, — словно кутенок, она мне губами в грудь ткнулась. — Чем же помочь тебе? — прошептала сонно.
— Тш-ш-ш, — я ее осторожно от себя отстранил, — не разгуливайся. Спи лучше, а я сейчас.
Перебрался через Ольгу, поправил на ней покрывало заячье, босыми ногами по полу дощатому пошлепал, стал порты натягивать.
— Ты куда? — Она все пыталась со сном бороться, но тот никак не хотел ее из объятий своих выпускать.
— В подклеть я. Сало с чесноком мне надобно.
— Угу, — плечиком она подушку подпихнула, чмокнула губами и засопела ровно.
Одолел все же сон княгиню. Вот и хорошо. Не хотел я ее беспокоить, но получилось так.
