— А вы им больше чары не подносите. А ежели кто больше выпьет, моим словом его на правило ставьте. Пороть будем, пока хмель не выйдет.
Еще горше вздохнули ключники, но промолчали. Тут княгиня меня увидала, смутилась отчего-то.
— Или мне вас учить надо, как народ к работе понудить? Ступайте, — ключников она отослала.
— Так ведь и нам перепадет по чарке, — шепнул один мужик другому, мимо меня проходя. — Здорово, Добрый, — кивнул он.
— И вам… на здоровье, — подмигнул я ключникам.
— Ты чего это ни свет ни заря? — спросила Ольга, как только мы остались одни.
— Сестра моя где? — это было первое, что сказал я княгине.
Вчера впопыхах не до этого было, но беспокойство за Малушу мне всю ночь покоя не давало. Оттого с утра пораньше я в терем и пришел.
— Я ее в Вышгород отправила, — ответила она. — И Загляда с ней. Бабка Милана совсем стара стала, вот и будут они ей пока в помощницах. Так что не волнуйся ты за сестру. Не переживай. Я же сказала, что в обиду ее не дам. А с Соломоном-то что?
— Помер лекарь.
— Как?! — растерялась княгиня. — Что ж я натворила глупая?.. — запричитала.
— Ну, будет… — сказал я ей. — Будет тебе убиваться.
А она мне на грудь бросилась и разрыдалась.
— Что толку теперь слезы лить? — Мне сейчас не до ее рыданий было. — Что случилось, не воротишь уже. Вон, Душегуб сказал, что от Доли своей не убежать. Значит, так судьба распорядилась. Теперь важно в грядущем дров не наломать.
— Да что же я… — не унимается княгиня.
— А что ты? — я ей говорю.
Поплакала она и затихла. Чую — успокаиваться начала. А из объятий моих не слишком-то рвется. И вроде ненароком губы мне подставляет.
— Ты погоди. — Я ее от себя отстранил. — С лекарем ясно. А что теперь со мной будет?
— Ты про что это? — отошла она от меня, утерлась платочком.
— Как это про что? Про то, что ты мне перед отъездом в Муром обещала.
— Не поняла… — сделала она вид, что не помнит ничего.
— А чего тут непонятного? И вчера слова мои мимо ушей пропустила, и ныне в непонятки какие-то играешь. Ведь тебя тогда никто за язык не тянул. Сама сказала, что воля меня ждет, коли Григория привезу…
— Я так сказала? — И слезы сразу высохли, и удивление вместо скорби на лице появилось.
— Нет, я это только что выдумал, — не хотел я злиться, а само получалось. — Я год целый словами этими жил. По сто раз на дню их вспоминал, а ты теперь на попятную хочешь?
— А разве плохо тебе в Киеве?
— Хорошо, — кивнул я. — И сытно, и пьяно, и развлечений полно. Вон, казни каждый день. Вчера Соломон, ноне Дубыня, а завтра? Завтра, может, меня на колоду головой положишь?
— А что? Есть за что?
— Хозяйка, если захочет, холопу всегда вину найти сможет.
— И все снова, — вздохнула Ольга. — Землю Древлянскую баламутить начнешь. Народ против меня со Святославом поднимешь…
— Ты же знаешь, что не будет этого, — посмотрел я ей прямо в глаза. — Неужто не поняла еще, что не хочу я из Руси выходить? И не сбежал тогда, и Путяту от бунта отговорил, и готов хоть сейчас стремя сыну твоему поцеловать. Не ищу я власти. Покой мне дороже. Отпусти ты меня!
— Но по договору… — привычно затеребила она платочек.
— Знаю, — перебил я ее. — По договору, что у деда Болеслава в Праге лежит, мне еще два года в полонянах ходить. Но ведь я не просил срок холопства моего уменьшать, ты же сама…
— Да! Да! Да! — наконец признала она мою правоту. — Говорила! Обещала! А потом пожалела о сказанном. Тебя и так слишком долго не было. Я уже думала, что никогда не увижу тебя. Что сгинул ты в лесах муромских. А теперь… когда здесь ты… — она замолчала, а потом проговорила тихо: — Теперь ты опять уйти хочешь. К ней… к ведьме своей…
— Жена она мне, — сказал я как можно спокойней. — Мы же говорили с тобой не раз. Не может промеж нами любви быть. Зачем же мучить и себя, и меня? Зачем?
— Да потому что… — она отвернулась.
Закрыла лицо ладонями княгиня Киевская. Постояла так. Может, ждала, что подойду я к ней? Может, еще на что-то надеялась? Потом опустила руки, словно сил в них не осталось. Прошептала:
— Верно говорят, что насильно милым не будешь, — и вдруг взглянула на меня, а в глазах у нее ни боли, ни тоски, и вообще ничего.
