А сверху, из мезонина, двое дюжих оперативников по внутренней лестнице волокли матерящегося дурным голосом здоровенного мужика. Я его видел впервые – не местный. Залетный дружок Головни, видать. Мужик уже был в наручниках. На его правом плече, на светлой рубашке, расплывалось пятно крови – явно от пулевого ранения.
Волкодав вопросительно посмотрел на оперативников.
– За топор схватился, сука, – объяснил один из оперативников, Боря Ефремов, происхождение кровавого пятна. – Пожалел гниду. Надо было пристрелить его к ебеней матери, и дело с концом!
Ефремов с размаха врезал рукояткой пистолета мужику между ребер:
– Закрой пасть, гнида!
Мужик, коротко взвыв от боли, действительно сразу закрыл пасть. Тем более что Боря тут же подсек ему ноги и толкнул – мужик сунулся носом в грязный пол и затих.
– Больше в доме никого нет? – спросил майор Борю.
– Только Поливаниха. Там, – кивнул Боря в сторону второй комнаты.
– Давай ее сюда. И понятых тоже.
Волкодав придвинул к себе стул. Не торопясь, основательно уселся, повернулся к Головне и вкрадчиво спросил:
– Ну что, милок? Допрыгался до сто второй "бэ"?
Майор имел в виду расстрельную статью Уголовного кодекса – умышленное убийство из хулиганских побуждений. Так что, если учесть прошлые подвиги Головни, теперь ему вполне реально светила вышка. От майоровой реплики Головню аж затрясло, он попытался было встать, но Волкодавов сыскарь с силой пихнул его обратно и за плечи придавил к стулу.
– Ты что, охренел, начальник?! Мокруху шьешь? Не выйдет! Что вам от меня надо, волки позорные, за что повязали?! – заорал Головня, с ненавистью уставившись на майора. – Да я вас, сук гнилых…
И дальше пошла сплошная матерщина, перемежаемая невнятными угрозами.
Волкодав с любопытством смотрел на беснующегося Головню и молчал. В этот момент Боря Ефремов ввел в комнату Поливаниху – судя по ее опухшему сизому лицу, она гудела уже дня три, не меньше. За ней вошли понятные, две насмерть перепуганные бабульки – соседки Поливанихи. Поливаниха и бабульки остановились у дверей, явно боясь идти дальше – Головня продолжал вопить, как резаный.
– Заткнись, Головкин, надоел, – лениво процедил Волкодав, и Головня в ту же секунду послушно умолк. По его бледному лицу катился пот, зрачки были расширены; он часто, прерывисто дышал, облизывая пересохшие губы, – я все это хорошо видел, потому что стоял в паре метров от Головни, за спиной майора.
– Гражданка Поливанова, подойдите поближе, – попросил майор Поливаниху.
Та робко приблизилась к майору, стараясь дышать в сторону. Волкодав протянул руку вбок, к одному из оперативников, и сразу же в ней очутился прозрачный пластиковый пакет. В нем лежал длинный окровавленный нож с красной пластмассовой рукояткой в форме рыбки. Волкодав положил пакет с ножом на стол перед Поливанихой.
– Вам знаком этот предмет, гражданка Поливанова? – обратился майор к Поливанихе. – А если знаком, то кому он принадлежит?
Та наклонилась, разглядывая лежащий в пакете нож. Выпрямилась и с явным злорадством сказала:
– А как же, знаком, знаком. Вовкин это ножик. – Поливаниха кивнула на Головню. – Вовка завсегда с ним по грибы ходит. А чегой-то он весь в кровище? Неужто убил Вовка кого?
– Знать ничего не знаю, падлы! Ну и что из того, что перо мое? Не пришьете мокруху, менты поганые! Ничего вам не скажу, суки!!! – завизжал, задергался на стуле Головкин, и оперативник, уже не церемонясь, удушающим приемом сдавил ему шею. Головня захрипел, рожа его покраснела.
– Тихо, милок, тихо, – удовлетворенно проворчал Волкодав и, отдуваясь, поднялся со стула. – Споешь ты мне сладкую песенку, споешь, никуда не денешься.
