Опера увидели их в глубокой воронке, оставшейся со времен войны. Воронка обросла папоротником и высокой травой.
Зрелище могло быть прекрасной иллюстрацией к замечательным стихам: «Вдруг какой-то паучок нашу муху в уголок. Поволок…». Человек же развращенный решил бы, что кто-то занимается любовью. Правда, руки Людмилы Ивановны не обнимали с нежностью талию партнера, а судорожно цеплялись за его рубашку. Партнер же самозабвенно душил бедную даму.
«Душит от всей души», – усмехнулся про себя Гончаров.
Музыкант на каламбуры времени не тратил. Вспорхнув невесомым слоном с края воронки в ее недра и получив дополнительное ускорение от земного притяжения, он со всего размаха врезал своей кроссовкой в бок сожителя.
– Ну, чего ты пристал к женщине, бачок сливной, видишь, она не хочет?!
Сожитель – муж рухнул на бок, но довольно быстро поднялся, кинул лихорадочный взгляд на невесть откуда появившихся ментов и на четвереньках пополз из воронки.
– Паша, займись тетенькой, а я с товарищем побазарю.
Паша был, конечно, не против оказать женщине первую помощь – святой долг человека и паро… о, милиционера.
Музыкант двумя мощными прыжками выбрался из воронки и вторично сбил с ног несостоявшегося душителя-любовника.
– Под маньяка, значит, закосил? Хитрый мальчишка, обмануть хотел. Давай ручонки-то, чего прячешь?
Сожитель ручонки не прятал, а протирал ими глаза, потому как после второго Серегиного удара он пропахал лицом лесной грунт. В ответ он лопотал что-то вроде: «Вы ничего не докажете».
– Да уж, конечно. – Музыкант покрутил перед лицом наручниками. – Проведешь ночку с Владом Сташевским, сам все расскажешь.
Муж-сожитель истолковал эту фразу несколько превратно, решив, что опер слегка спятил от лесного воздуха.
Паша выполнял свою миссию не менее успешно. Он уже привел Людмилу Ивановну в чувство, и сейчас она растирала шею, кашляла, сплевывала в траву всякую гадость и ревела. Гончарову некогда было ждать ее окончательного выздоровления.
– Что было в клоуне?
– В каком клоуне? – продолжая кашлять, спросила Людмила Ивановна.
– Ну, в таком, в кукольном… Который на стенке стоял?
– Не знаю, кто там у вас на стенке стоял, а вот того точно надо к стенке поставить…
Женщина показала на Андрюшу.
– Погодите, вы ведь тоже поняли, что это не маньяк, верно? После того как вчера побывали в квартире?
– Поняла… Дайте отдышаться.
– Извольте. Серега, тебе помочь?
– Нет, нет, мы тут уже со всем обрешились. Ты глянь, что я у него отобрал.
Музыкант кинул Паше моток веревки.
– Он собирался ее в ту канаву, где мы «тачку» бросили. Слышите, женщина? Он бы вас в ту канаву, где мы «тачку» бросили.
Людмила Ивановна наконец кое-как оклемалась и встала на ноги.
– Ну что, двигаться можем?
– Помогите мне вылезти.
– Нет ничего легче.
– Ты тоже вставай, – подтолкнул Музыкант вновь севшего на землю обысканного сожителя. – На меня дежурка все концы свалила за машину, надо возвращаться побыстрому.
Гончаров вытащил женщину из воронки.
– Ну что, Людмила Ивановна, вы так и не ответили на мой вопрос. Кстати, ваш обидчик не сегодня-завтра все равно скажет. Мне просто любопытно, я не люблю ждать.
– Из квартиры исчезли бриллианты.
– Мама миа! С чего вы решили?
– На стене нет подушечки для иголок. В детской комнате. Она висела прямо над фотографией. Там Галя хранила бриллианты и золото.
– Много?
– Очень.
– Может, вы посвятите меня в семейные тайны? Вам все-таки жизнь спасли. Не каждый день бывает.
– Драгоценности остались после Сережи. Золото в основном фамильное, бриллианты он привозил из плавания. Знаете, все закупали машины, аппаратуру, шмотки, а он вкладывал деньги в камни. В некоторых странах они намного дешевле, чем у нас.
– Контрабанда, что ли? А таможня?
– Не смешите.
– И сколько было в подушечке?
– Я, сами понимаете, точно сказать не могу. Со слов Гали, там и камней, и золота где-то на сто миллионов по сегодняшним ценам.
– Неплохой куш.
– Сережа копил все это для Леночки. Ну, и для Гали, конечно, тоже. Я одна знала, где лежат камни. Галя посвятила меня на случай, если с ней что-нибудь случится. Всякое ведь бывает, правильно?
– Правильно.
