Политическое завещание, или Принципы управления государством - страница 26
Сын обещал оставить мысли о браке с принцессой Марией, которого мать страшилась так сильно, что, дабы не допустить его, распорядилась в Ваше отсутствие поместить принцессу в Венсеннский замок[192], откуда она была освобождена только при этом условии, а мать обязалась взамен добиться моей отставки и удаления от Вашего Величества.
Чтобы придать этим обещаниям больше веса, они были изложены на бумаге, которую герцог де Бельгард долгое время носил за пазухой в знак того, что они близки его сердцу, и для уверения сочинителей документа, что если он его и потеряет, то лишь вместе со своей жизнью.
Никогда ни в одном государстве заговорщики не были столь сильны; легче назвать тех, кто не был замешан в заговоре, чем тех, кто был к нему причастен.
И особенно восхищает в Вашем поведении в тогдашней обстановке то обстоятельство, что, не имея в тот момент возможности ни с кем посоветоваться, Ваше Величество действовали на свой страх и риск[193] и в одиночку смогли противостоять давлению матери, ухищрениям всех её приспешников и моим собственным мольбам об отставке[194], коей я добивался в угоду Королеве, которая так страстно о ней мечтала.
Говорю так потому, что верный Вам маршал де Шомберг в то время не был рядом с Вашим Величеством[195], а хранитель печати Марийяк находился в рядах тех, кто, оказывая содействие планам Королевы, вредил Вам.
Вы поступили весьма благоразумно, удалив по собственному решению хранителя печати[196], ибо тем самым Вы избавились от человека, наделённого таким неимоверным самомнением, что он считал любое дело неудачным, если оно совершалось не по его указанию, и воображал, будто для осуществления его намерений, подсказанных ему рвением, заслуживающим названия неделикатного, ему дозволены многие дурные средства.
Герцог Гастон Орлеанский
Портрет работы А. Ван Дейка (1599 – 1641). 1634
Холст, масло. Шантийи, Музей Конде (Франция)
Наконец, Ваш поступок был настолько мудр, что Вы не дали Королеве ничего, что было бы невыгодно государству, но и не отказали ей ни в чём, разве что в удовлетворении тех её требований, ради которых Вам пришлось бы действовать вопреки совести и пойти как против неё, так и против самого себя.
Я мог бы умолчать о мире, заключённом в Регенсбурге[197] между Вашим Величеством и Австрийским домом, поскольку он был заключён Вашим послом на таких условиях, для которых, как признал даже сам император, тот не имел полномочий[198], а следовательно, к числу Ваших деяний причислен быть не может. Ошибку посла нельзя вменить Вам в вину, однако если задуматься, то станет ясно, что потребовалось как немалое великодушие, чтобы вынести тяжесть этой ошибки, так и незаурядная ловкость для её исправления, дабы не лишиться мира, чрезвычайно необходимого государству в то время, когда Вашему Величеству случилось пережить столько напастей.
Поступок сей будет считаться одним из величайших Ваших свершений, и потому здесь нельзя о нём не упомянуть.
Государственные интересы требовали образцово наказать того, кто преступил Ваши указания в таком деликатном деле и в столь важном случае, но доброта Ваша связала руки правосудию, так как, хотя виновный и был единственным послом, всё же действовал он не в одиночку, а со своим заместителем[199], занимавшим такое высокое положение, что уважение к нему[200] побудило Вас рассмотреть скорее причины, приведшие к совершению ошибки, нежели саму ошибку.
Опаснейшая болезнь, сразившая Вас в Лионе, застала обоих совершенно врасплох, так что они действовали скорее с учётом тех обстоятельств, в которых бы оказалось государство, случись ему, к несчастью, потерять Вас, нежели исходя из реального положения дел и в соответствии с полученными от Вас указаниями.
Невзирая на неблагоприятные условия заключённых нашими послами договоров, имперцы всё же были вынуждены вскоре после того вернуть Мантую. Страх перед Вашим оружием заставил их возвратить земли, которые они удерживали в этом герцогстве, а также те, что были захвачены ими у Венеции и Граубюндена. А после того как Ваше Величество, выполняя договор Кераско[201]
