Вертура прищурился с дневного света, мрачно огляделся. На первом этаже, слева от входа, была кухня, она же гостиная, справа — мастерская с огромным количеством полок и верстаком, заваленным скорняжным инструментом. Посреди нее темнел квадратный провал ведущего в подпол люка, что сейчас был открыт. Оттуда особенно сильно тянуло тем самым омерзительным смрадом, похожим одновременно на запах промокшей кожи, грибов и гниющей рыбы.
— Вот они, крови насосались и улеглись — злобно пояснил, пнул какой-то мясистый синевато-белый предмет на полу, указал квартальный.
Даскин присел на корточки и потыкал его рукояткой своей плети.
— Это из Леса что ли такие? — сверкнув злыми глазами на надзирателя, строго и грубо бросил в ответ — что тут случилось?
— Ночью прибежала к соседям девчушка — нахмурившись от столь бесцеремонного требования, скривился, но все же попытался сгладить недовольство, объяснил капрал — сказала, что стручки очень быстро запрыгивали на лица… Никто, конечно, не поверил, пошли проверить, но всех уже задушили…
Фанкиль и Инга аккуратно поддели лежащий в коридоре прямо под ногами стручок инструментами, подняли на его стол. Ощупали его, потыкали, убедились, что он налит кровью и при этом полностью пассивен. При ближайшем рассмотрении организм больше всего напоминал огромную, величиной с кавалерийский ботфорт, жесткую и негнущуюся кожистую устрицу с похожим на молот, раздваивающимся концом — почти похожим на голову огромной реликтовой рыбы, чье чучело стояло в музее географического общества в Мильде, куда временами заходил посмотреть на всякие диковины, детектив. Никаких внешних органов, кроме борозды-рубца по центру организма и нескольких плотных бугорков по основанию молотоподобной «головы», полицейские не обнаружили — ни отверстий, ни пастей, ни присосок, что несколько озадачило всех — как технически они могли пить кровь, а тем более запрыгивать на лица и душить взрослых людей.
— Это из червоточины, не из Леса, рядом с Гиртой таких нет — заключил Даскин по окончанию осмотра этих необычных тел.
— Да, в справочнике я тоже такого не видел — пожал плечами, согласился Фанкиль — а где та девочка?
Привели напуганную девочку лет восьми, которую уже пристроили к родственникам, живущим в соседнем дворе. Она наотрез отказалась говорить, прятала глаза, закусывала рукав рубашечки, испуганно смотрела на полицейских. Фанкиль сел перед ней на корточки, раздумывая, смотрел на нее минуту или две, безрезультатно поспрашивал, что тут произошло, попытался угостить сладкой булкой, которую прихватил с собой из распивочной и, наконец, догадавшись, что так он ничего не добьется, повел ее к коту Дезмонду.
— Видишь котика? — указал он на открытый туесок с лежащим внутри все также недовольным котом. Девочка быстро закивала, зябко поджала ладошки и снова спрятала за рукав напуганное личико.
— Так вот, если быстро не расскажешь что тут было, он тебя на куски разорвет и съест, ясно это? — также дружелюбно, похлопав ее по плечу, сообщил Фанкиль.
— Не надо! — напугано заплакала девочка и сбивчиво пересказала историю, уже услышанную от квартального надзирателя, прибавив рассказ о том, что когда эти стручки жарили, то было очень вкусно, а вот суп из них получался просто отвратительный.
Еще пара часов ушла на то, чтобы осмотреть дом и расспросить соседей. Проверить жилые комнаты наверху и на чердаке, где у своих кроватей, лежали скорчившиеся в мучениях тела живущих в комнатах наверху людей. Самого кожевенника, его жены, его брата и его жены, родителей-стариков и еще одной пожилой женщины, как сказали, приживалки, которая готовила еду и мела двор. Сына сапожника так и не нашли, как и еще четверых детей. Но соседи сказали, что на праздники их всех отправили в город вместе с грузом стручков, помогать родственникам жены готовить из них пирожки, а потом продавать их на улицах Гирты. Даскин сказал, что съездит за ними, когда закончат здесь. Инга оглядела засосы на лицах, ногах, шеях и груди умерших, вскрыла один из стручков, но внутри не обнаружила ни органов, ни каких-либо еще признаков по которым можно было бы определить что это за организм. Вся внутренность стручка состояла из однородной волокнистой, похожей на ту, из чего состоят стебли борщевиков, дурно пахнущей, напитанной свежей человеческой кровью ткани растительных фактуры и вида.
