Тильда Бирс в нарядной бирюзовой мантии и свежевыглаженном льняном переднике, заколотом на плечах изящными медными фибулами, была тут же. Аккуратная, с вымытыми волосами, в новых синих сапожках, она как раз подбрасывала в трубу самовара из корзинки свежих, привезенных, наверное, прямо из леса, шишек. На весь двор, перебивая все остальные запахи города, тянуло ароматами соснового бора и жженой смолы. Под стать наряду хозяйки и гостю был и чай: какой-то очень модный, похоже, нездешней марки, упакованный в по-столичному яркий, пропечатанный цветной этикеткой пакет. К нему прилагались конфеты и овсяное печенье, живописно сложенные в фарфоровую вазочку из офицерского сервиза, который Тильда Бирс принесла из квартиры для чаепития во дворе.
Третьим, к удивлению Вертуры, был тот самый манерный и одновременно зажатый Шо, спутник принца Ральфа. Деликатно поджимая узкие плечи, он кланялся, изображал жестами, что проявляет к Эрсину и хозяйке дома очень глубокие признательность и уважение.
— Ну же Марк, не стойте, заходите! — первым заметил незваного гостя Эрсин, приветственно взмахнул рукавом и выдохнул целое облако необычайно густого и должно быть очень горького дыма, так, что зачихались, недовольно закудахтали, затрусили прочь курицы, что в поисках крошек печенья, прохаживались, клевали землю у его скамейки.
— Вот как раз о вашей персоне только и говорили!
— Приветствую вас! — весело поклонилась Вертуре Тильда Бирс.
— Мэтр Эрсин — сдержанно и сухо обратился к Поверенному, едва поклонился детектив, нахмурился, явно давая понять, что он совсем не рад этой встрече.
— А вы все о сэре Жорже! Он нормальный, бросьте — отмахнулся, как будто речь шла о каком-то мелком конфузе, вроде пересказанной сплетни, и скорчил пренебрежительную гримасу Эрсин — уверяю вас, лупили бы Лео с Йозефом в вашем бардаке, именуемом полицейской комендатурой Гирты меня, а вы бы стояли в стороне, я бы нисколько не обиделся. Ну же, вам же не тринадцать лет, давайте, не стойте, садитесь. Тильда, вы же не против? Давайте, Марк, выпейте с нами чашечку. Хоть раз в жизни попробуете, это тот самый великолепный чай Кабассари, здесь такого нету. Настоящий, из Столицы, не та дрянь, которую насыпают в той дыре на Арсенальной дом шесть.
При названии чая, Шо важно кивнул, сложил ладони и почтенно поклонился, демонстрируя, что чай действительно великолепен и он очень доволен угощением.
Вертура с недоверием подошел, подвернул мокрый чурбак, и сел на него. Скрестил руки на груди, демонстративно отстранился от Эрсина.
— Ваша гордость уязвлена? Вы в бешенстве? — уже явно насмехаясь над ним, но с каким-то издевательским участием, поинтересовался Поверенный — да бросьте вы, заживет, забудется. Гордость не оторванная нога, при которой умирают от кровопотери. Хуже было бы, если вас действительно покалечили. Пришлось бы вас лечить, и вы бы заляпали кровью пол и стены.
Тильда Бирс только пожала плечами, смущенно улыбнулась детективу, что она тут непричем и налила ему ароматного чая. Тот принял чашечку и машинально сделал глоток. Замер на секунду. Всего лишь от одного прикосновения к этому напитку, Вертура ощутил какую-то необычайную приятность и душевное волнение. Словно мир качнулся вокруг него, все переменилось и этот дождь и мокрый двор и запах дыма и поленница и неудобный, жесткий, чурбак, а сам он, детектив, внезапно обратился каким-то лесным жителем, эльфом из книжки, что сидит в лесу на бревне под дождем, курит забитую сушеными листьями и дурманящими ягодами трубку, мечтает о чем-то, наслаждается ароматами лесных трав мокрых мхов и деревьев…
Вертура вздрогнул. Как только он отнял чашечку от губ, видение тут же исчезло. Вокруг был все тот же мокрый двор, стол из ободранной, поплывшей пузырями фанеры на котором летом в хорошую погоду, играют в чет-нечет, ведут свои беседы о славных прошедших временах, старики, курящийся под навесом очаг, сложенный из потрескавшихся обгоревших кирпичей, вазочка с печеньем и самовар на столе, дым из трубы которого, как назло, валил прямо на детектива.
— Что это такое? — аккуратно принюхавшись к напитку, который он только что пил, изумленно спросил он у Эрсина.
