Допрос был не длинный: - сколько лет? {88} -"пятнадцать", кто?-"ученик шестого класса" и т. д. Опять ядовитые слова насчет дворянства, причем следователь заявил: "надо добить, пока последние не погибнут".
Затем он погрузился в чтение того же листа. Я стала прислушиваться. Опять понеслись обвинения, но другого рода.
- "Вы заносчивы, вы грубы, вы резки даже со своей матерью, вы швырнули раз лампой (так именно было сказано), вы надменный, вы ударили ногой домашнее животное" и проч. и проч...
Я слушала допрос и с грустью думала...
Итак нас позвали сюда, чтобы прочесть ряд ложных обвинений, составленных кучкой преступных людей. Пока И-на, К. и я, ничего не. замечая, все жили, поглощенные работой и чтением, за тонкой стеной наших комнат готовилась и писалась эта бумага, которая всех нас привела сюда. И все это исключительно из чувства злобы и желания наживы. Пока обвиняли меня еще был смысл, но звать больного ребенка, чтобы по доносу прочитать ему, что он резок и горяч с матерью, что он ногой оттолкнул собачку ... Это переходило все границы.
Вся печальная картина стояла передо мной.
Суд над нами совершал этот невежественный латыш-пьяница - кокаинист, который не мог даже написать протокола. Судьба наша была в его руках, как и тысячи {89} других. Опять поднялись прежние угрозы - "Вы все должны быть уничтожены".
Кика, бледный и больной, сидел у стола.
Вдруг он вскочил: - "Прекратим это, все равно, все плюсы на вашей стороне, все минусы на нашей, разрешите встать".
Он быстро подписал протокол. Следователь сообщил ему о расстреле, который, будто бы, ожидает меня, и отпустил.
Я просила его лишь об одном: о смягчении участи Кики. Просила освободить его в виду молодости, болезни и полной невиновности.
Просила обратить внимание на заслуги прадеда и дяди (Прадед Кики был декабрист. Он был приговорен к смертной казни, затем был помилован сослан в Сибирь на вечное поселение, где прожил 30 лет и умер. Бабушка Кики - сестра композитора П. Чайковского.) и, хотя бы ради них, освободить мальчика. Он записал мою просьбу. Мы, наконец, были отпущены после многих часов пыток.
Кика еле стоял на ногах. Мы быстро вышли в коридор, так как его должны были сейчас увезти. За нами шли часовые.
Мы остановились в прихожей тюрьмы под портретом Ленина и простились, прижавшись друг к другу. - Помню жар лба под курчавыми волосами.
- "Увидимся ли?" - в один голос спросили мы, и оттого, что спросили в один голос, оба грустно улыбнулись. Но часовой торопил. Мы прижались еще крепче...
{90} Лежу без движенья, без мысли. Все пусто во мне. Вернулась поздно, темнело. Больше не страдаю, совершенно спокойна.
30-го утром.
Всю ночь не спала. Пролежала бесконечные часы с открытыми глазами. Слез нет. Все вижу бледное лицо Кики и приподнятые от страдания брови.
И-на говорит, что во время допроса пришел часовой просить, чтобы допросили сначала Кику: он так слаб и болен, что не в силах ждать. Но следователь отказал, и Кика ждал все эти длинные часы в холодном коридоре. Он видел нас, когда мы проходили. Звал нас, но мы ничего не слыхали и не обернулись.
Сегодня принесли посылку; я написала: "была на допросе, удручена. Кирилл тяжело болен, спасите его". Может быть, эти слова дойдут.
Вспомнила, что Кика сказал, что от меня за все время получил только две записки, все пропали. Сахар, полотенце, платок тоже не получены, перехватили.
31-го декабря.
По случаю нового года участились посылки. Сегодня записка из города просят бодриться. Пишут, что получена записка от Кики; ему лучше. Он все еще в тюрьме (я так надеялась, что его уже там нет). Допрос кончился {91} так поздно, что карета ждать не могла. Обещают перевезти, все сделают для него.
На прогулку не пошла. Ночью мученье, что-то мерещится все, а кругом все раздражает. Хоть бы минута покоя.
Под окном дождь.
1-го января.
Начался год в тюрьме. Не думала, что так будет. Ночью не спала. Изредка засыпаю и каждый раз просыпаюсь с ужасом в душе. Точно кто-то умер возле меня...
Все вспоминаю угрозы маленького человека и вижу Кику с приподнятыми от горя бровями.
