- "Если вы не сознаетесь, я заставлю вас силой", - кричал он, весь наливаясь кровью. Красное лицо его стало еще краснее. - "У нас есть способ для этого".
Чувство полной беспомощности и невольного страха охватили меня. Я была всецело в руках этого человека. Он, вероятно, прочел страх на побледневшем лиц и стал лишь пуще запугивать. - "ЧК располагает всем, чтобы заставить говорить". - "Нет средств, перед которыми мы останавливаемся". - Опять промелькнула Вакс с ее рассказами о "Маньке". Промелькнула и бледная, как тень, Фани, с проеденными крысами башмаками. Зачем я все это знаю?!
{85} Ему доставляло, видно, удовольствие видеть мою муку. - "Вы будете расстреляны, ваша участь уже решена, но вы раньше сгниете в тюрьме. Я вас шесть месяцев продержу до расстрела. Вы - в наших руках. Сознайтесь, где ваши ценности?" - Он опять взглянул в донос. Напрасно, я ему напомнила, что все отобрано у нас, что мы лишены самых необходимых вещей. Он нашел новый способ запугивания. - "Вы думаете мы одни, вы и я - нет, вас слушают. В этой комнате есть и уши и глаза".
Может быть, - вернее даже - никого не было, может быть, кто-нибудь и подслушивал наш разговор, - чувство, что кто-то невидимый присутствует, мне было ужаснее всего. У меня забилось сердце, и я взглянула на окно. Уже вечерело, а я вышла на рассвете. Когда же кончится пытка?
Больше не оставалось ни силы ни воли. Я слабела. - "Хоть бы не кончилось обмороком", - подумала я и опять нервно вспомнила лежанку.
Наконец, после еще нескольких часов угроз, он дал подписать протокол. Так как он был полон ложных обвинений, я отказалось его подписать. Он, с своей стороны, отказался записать мои слова (Я просила внести, что я давно состою членом союза художников Москвы, заведовала и руководила художественными мастерскими, что ехала на работу в Москву.).
{86} Я больше не в силах была сопротивляться. Оп написал несколько слов, но так как я не могла прочесть его неграмотного почерка, просила его прочесть мне вслух эту бумагу! Он так путал имена, названия городов и проч., что я их лично вписала за него и усталой рукой, наконец, подписалась...
В эту минуту раздался стук в дверях. Я оглянулась. Впереди конвойного стремительно входил кто-то высокий, в знакомой кожаной желтой куртке, перевязанной ремнем. Увидела накрест завязанный шарф и милое, близкое лицо, переменившееся, исхудалое, с выражением муки в глазах. Вошел Кика, а за ним часовой.
Я все забыла: пытку допроса, присутствие маленького злобного человека. Я видела лишь милую улыбку и глаза, где свет потух. "Кирилл, бедный, бедный мальчик. Что с тобой сделали!" ... Помню, как бросились мы оба в объятия друг друга. Дальше не помню..,
Знаю, что потом сидели мы на лежанке, на той самой лежанке, которая так пугала меня. Что случилось со следователем, не знаю, но он разрешил нам это свидание. Каким-то другим, уже изменившимся голосом он сказал:
- "Можете поговорить десять минуть, пока я буду писать".
Наконец-то мы были вместе и могли говорить. Говорили быстро, шепотом, перебивая {87} друг друга. хотелось столько сказать в эти десять минут!
Перо маленького человека быстро скрипело по бумаге. Кика не хотел говорить о себе. Он был явно болен, но все внимание его было сосредоточено на допросе. Я ему быстро сообщила о доносе.
- "Обо мне ничего?" - спросил он.
- "Нет - ничего", - успокаивала я его. Он быстро рассказал, как болел корью, как поправился и как вновь заболел. Я взяла его руки. Он были очень горячие. Он просил не говорить о болезни и шепотом сообщил, что доктор решил сегодня же перевезти его в городскую больницу. Его должны сейчас увезти в карете скорой помощи. (Я вспомнила, что видела карету, стоящую возле тюрьмы). У него сильный жар - более сорока градусов, но он уверен, что быстро поправится в больнице. Он жалел, что И-на и я не оглянулись, когда проходили со следователем; он уже тогда сидел в коридоре. Говорил он быстро, как и я, так как знал, что вместе будем только эти несколько минут. Скоро прошли они - ему надо было идти к столу.
- "Если вы не будете вмешиваться, можете остаться, на допросе", неожиданно заявил следователь. Я обещала молчать. Кика сел спокойно и решительно за стол.
