Моран молился, чтобы Таунс не задал ему, штурману, самый рутинный вопрос: где они сейчас находятся? Потому что этого он не знал.
Таунс разворачивал самолёт по ветру.
— Мы садимся, Фрэнки?
Стало тихо, так как песок падал теперь по ходу самолёта, а правый двигатель молчал.
— Единственное, что можно сделать, пока не выключился и этот.
Таунс нажал на штурвальную колонку, показания альтиметра стали падать в сторону сектора 15000.
— Гляди в оба — сейчас будет ещё гуще.
В кабине быстро темнело.
Они спустились до пяти тысяч футов, когда остановился и второй мотор, и все затихло, кроме глухого шороха песка по обшивке.
В водворившейся тишине голос Таунса прозвучал непривычно громко:
— Скажи им: пусть приготовятся к аварийной посадке.
Моран поднялся, выплюнув изо рта резинку, — теперь она была небезопасна. Пока штурман был занят собой, Таунс тщательно обдумывал ситуацию.
При отсутствии в течение последнего часа радиосигналов и без наземных ориентиров их местоположение неизвестно. Если он точно учитывал снос с момента последней визуальной корректировки, то они оставались на трассе. Избыточная коррекция увела бы их к западу, недостаточная — на восток. Сейчас это никак не выяснишь.
С того момента, как несколько минут назад на высоте пятнадцати тысяч футов они пошли по направлению ветра, курс лежал на запад. Насколько далеко увёл он их, можно было рассчитать по указателю скорости и часам — но без связи с землёй они не могли знать фактическую скорость ветра. Индикатор скорости показывал. Если принять скорость ветра за 40, плюс-минус 10, то они плавно снижались со скоростью 160 миль в час. Вой ветра был теперь громче, но сила его, возможно, осталась прежней, так как замолкнувшие двигатели и более плотные по мере снижения тучи песка усиливали шум: надо учитывать и это.
Они сядут где-то в Центральной Ливийской пустыне — образ се заполнял сознание. Четырнадцать человек наверно смогут продержаться перу дней, имея при себе бутылки с водой плюс аварийный питьевой бак. Этого хватит. Долго сидеть на земле не придётся: они приземлятся, укроют моторы и дождутся, пока утихнет буря. На это уйдёт от трех до шести часов: в это время года бури бывают частыми, сильными, но непродолжительными. Когда ветер утихнет, они снимут оба карбюратора, чтобы очистить жиклёры от песка, потом соберут их, запустят и взлетят. С горючим хорошо. Смогут даже наладить антенну, если сохранилось гнездо.
Риск заключался в грунте. При неработающих моторах и речи не могло быть о том, чтобы попытаться с предельно малой высоты выбрать ровную полосу: им придётся садиться вслепую и с первого раза, каким бы ни был грунт. Это мог быть и плотный улежавшийся песок с твёрдой коркой, но мягкий внизу, и выветренная каменистая осыпь, и песчаная дюна, и крутой склон плато высотой в тысячу футов. В этой жёлтой мгле он все равно не мог разглядеть грунт; но шасси придётся выпустить, иначе им никогда не взлететь.
Соблазн посадить машину на фюзеляж очень силён. Он будет ему противиться изо всех сил. Потому что нужно не только сесть, но и взлететь. Ведь это самолёт. В конечном счёте, решать нужно будет самому: если кто-нибудь погибнет, виноват будет только он. Он должен был следовать правилам и взять курс на запасной аэродром в Эль Ауззад, когда сломалась антенна.
Моран занял своё место, закрепив дверь переборки в открытом положении: в случае неудачной посадки мог понадобиться выход. На его лице никак не отражался ход мыслей. Если они сядут на склон плато, так тому и быть; если при посадке повредят шасси и их не найдут — что ж, такова судьба. В такой момент легко быть фаталистом: это рассеивает страх и позволяет сосредоточиться на одном — как выжить. Так же просто все поставить на Франка Таунса.
Фрэнка считали неудачником. В каком-то смысле так оно и было: прослужив всю войну лётчиком в Транспортном управлении, он уже через год после её окончания командовал своим первым большим лайнером, летал на «Констеллейшенах», пока компания не перешла не новые «Суперы». Переучивание прошло без сучка: оба типа самолётов не очень различались. И тут он возомнил себя ветераном и позволил усомниться в компетентности экзаменаторов на каирской линии, дважды заваливших его на зачёте по аварийному оборудованию. Большинству пилотов не нравилась практика таких экзаменов, но мало кто жаловался на провалы. Тогда-то и появилось первое пятнышко в личном деле Фрэнка.
