Во вторую учебную субботу, по старой традиции, администрация школы решила провести день здоровья. Это значило следующее: никаких уроков, пробег, пожарная эстафета, классный час. Для детдомовских – настоящий праздник, единственная возможность хоть в чем-то превзойти домашних. Естественно, с того времени, как стало известно о готовящемся мероприятии, во всех комнатах и укромных курилках обсуждалась только одна тема – кто будет участвовать в субботних соревнованиях.
В четверг вечером Муха, Рыжик и еще двое ребят постарше сидели на старых качелях за жилым корпусом. Вились синие струйки табачного дыма, а вместе с ними и неспешная, обстоятельная беседа, сопровождавшаяся смачными плевками в траву.
– Надо Бориса первым поставить. Он стопудово сразу всех сделает.
– Борис не побежит, – помотал головой Рыжик. – Он в изоляторе.
– А чё?
– Говном на уроке кидался. Из толчка принес в бумажке завернутое.
– Герой, бля. А кого вместо него?
– Не знаю.
– Хвоща надо, – вдруг предложил Рыжик. – Помните, как он раньше гонял? Ну, в начальной школе?
– Да, гонял здорово, только теперь ты его не заставишь.
– Точно. Кстати, он во сне разговаривает.
– Серьезно?
– Отвечаю. Вчера проснулся. Ну, в толчок пойти. А он бормочет чушь какую-то.
– И что бормотал?
– Да не помню. Про театр и короля вроде. король гнили или боли, хрен его знает. Еще ногой дергает и так быстро шепчет: «Отпусти, отпусти, отпусти.»
– Во дурик!
– Больной, хер ли.
За ужином Муха сел рядом с Хвощом и, ткнув его локтем под ребра, заговорщицки подмигнул:
– Как там король гнили?
Хвощ вздрогнул и выронил ложку. Лицо его вытянулось и побелело, Муха даже испугался, что тот сейчас грохнется в обморок. Но нет. Глубоко вдохнув, Хвощ спросил дрожащим голосом:
– Откуда ты знаешь? Муха заржал:
– Оказывается, ты не только во сне разговариваешь! Хвощ, видимо, понял, что к чему. Краска постепенно возвращалась на его лицо. Он схватил ложку и зло пробормотал:
– Хочу – говорю, хочу – не говорю!
Сине-серые сентябрьские сумерки заполнили комнату. Дежурная воспитательница уже закончила обход и погасила в спальне мальчиков свет. Наступило странное, зыбкое время между днем и ночью, между сном и явью, время теней и жутких историй, важных разговоров, подводящих итоги, расставляющих все по своим местам. Муха, которому не спалось из-за воспоминаний об отце, сел на кровати и спросил:
– Эй, Хвощ, как там в психушке?
Он не надеялся на ответ, но услышал его:
– Весело.
– Да ладно. Что может быть веселого в психушке?
– Может, – Хвощ лежал на спине, не мигая, глядя в потолок. – У нас был кукольный театр.
– Трендишь! Театр, блин. Откуда в дурке театр?
– Не знаю. Он там всегда был.
Муха переглянулся с Рыжиком и выразительно покрутил пальцем у виска.
– И что там показывали?
Хвощ недовольно поморщился, не отрывая взгляда от потолка:
– Показывали всякое. Какая разница? Про Гамлета там, еще много.
– Про кого? – фыркнул Муха. – Это что за мудак такой?
– Принц один. У него отца убили, и он с ума сошел.
– Ни хрена себе! Вам там вокруг своих дуриков мало было?
– Ты не веришь мне? – голос Хвоща был спокоен и холоден, как лесной ручей.
– Нет, не верю, – Муха зло ухмылялся. – Мне кажется, в дурдоме тебя просто перекормили таблетками, потому что ты псих, долбанутый на всю башку. И теперь втираешь нам какую-то хрень про принцев и кукольный театр. Либо просто трендишь, либо тебя приглючило.
Рыжик встрепенулся:
– А еще этот, гнилой король, или как там!
– Точно! Он тебе снится, что ли?
Хвощ даже не повернул головы. По-прежнему глядя вверх, он просто сказал:
– Сам все увидишь. И закрыл глаза.
Следующим утром на тумбочке рядом с кроватью Мухи появился билет. Это была половинка обыкновенного листа в мелкую клетку, вырванного из школьной тетради. В центре синей шариковой ручкой было изображено нечто вроде занавеса с двумя классическими масками трагедии и комедии. Сверху шла надпись, сделанная крупными корявыми буквами с многочисленными завитушками:
«ДОБРО ПОЖАЛАВАТЬ В НАШ ТЕАТР».
А снизу еще одна, короткая, ровными четкими буковками:
«Билет № 1».
Муха повертел бумажку в руках, стукнул в плечо Рыжика:
