— Милая, хорошая, не знаю, как тебя зовут… Если ты ничего не сделаешь, я умру. Понимаешь? Сдохну.
— Мотылькова.
— Чего?
— Мотылькова моя фамилия. Но тётки прозвали Птахой.
Девочка подобрала камень, кинула его на детскую площадку и понаблюдала, как песок поглощает это новое угощение.
Руку её возле кисти украшал бубенчик на тесёмках. Фишка такая. Подростки не могут не подчеркнуть лишний раз свою индивидуальность, особенно девчонки — какой-нибудь заколкой, пуговицей… Тесёмки были завязаны бантом, а бубенчик был тусклый, обшарпанный — других на помойке не найдёшь, — он не звякал, а шуршал.
Барсуков взмолился:
— Ну не стой ты столбом! Кабель найди или провод. Один конец привяжи к скамейке, другой — мне брось… а лучше всего — беги на проспект и кого-нибудь приведи…
Она молча двинулась с места. Только направила стопы вовсе не на свалку или вглубь проходных дворов, а по краю детской площадки; сначала — вдоль песочницы, потом осторожно вступила на футбольное поле, проверяя носком кроссовки каждый шаг. Хочет определить границы «линзы», догадался Барсуков, — или как там эта зыбучая хрень правильно называется? Конечно, самое время.
— Откуда ты такая взялась, — прошептал он себе в нос.
Малявка услышала.
— Живу в том подвале, — она показала на один из брандмауэров. — Видишь, щели внизу? Это окошки в подвал. Проснулась от криков, пошла посмотреть. Подъезд с другой стороны дома.
Странно она всё-таки изъяснялась, как взрослый человек, а не как ребёнок. Что добавляло происходящему бредовости. И так-то Барсуков с большим трудом удерживал себя в реальности, каждую секунду рискуя соскочить с этой тонкой грани, но появление аномальной бродяжки с её издевательскими «почему?» лишало его воли к жизни… Он не выдержал:
— Ну что за двор такой? Полтора человека, и те чокнутые!!!
— Много таких дворов. Я видала и хуже.
— И везде смерть на видео снимают?
— А, ты про эту, из девятой квартиры.
— Про неё тоже, про тварь поганую. Что, во двор трудно выйти?
— На улицу она не выходит, только в сеть.
— А позвонить в службу спасения?
— Телефонным соединением давно не пользуется, только выделенкой…
Девочка добрела уже до бывших футбольных ворот и сняла висящую на штанге кепку. Половина пути была ею освоена, пределы зыбучки вырисовывались теперь довольно ясно. Но чем это могло помочь попавшему в ловушку беглецу?
Сил почти не осталось, ни физических, ни душевных. Вдобавок Барсуков совершенно промёрз. Ноги заледенели, тело теряло чувствительность. Руки ещё держали, но это, похоже, ненадолго. Если ничего не предпринять, то организм скоро скажет «отстань, противный» и, прощально пукнув, отправится вдогонку за Лисицыным…
* * *
Вечер и ночь вышли на славу. Особенно ночь.
Сидели в квартире у Лосевой. Два мальчика плюс две девочки — без пап и мам. На полу, на диване и креслах валялись черновики будущих пояснительных записок и всевозможные наброски-почеркушки, на столике было выставлено незамысловатое угощение (бутерброды, крекеры).
— Что это? — хором воскликнула женская половина компании, когда из сумки появилось блюдо-сюрприз.
Морковь по-корейски, освобождённая от целлофана, отлично пошла под тоник с хиной. Проголодавшиеся красавицы уминали остренькое в четыре руки, запивая всё это сладко-горькой газировкой. Кавалеры, как истинные джентльмены, уступили им право дегустаторов.
— А теперь серьезно, — вещал Лисицын. — Все встали и сделали лица. Мы выдержали эту часть испытаний, я говорю про творческую мысль величиной метр на метр, заключённую в наших эскизах. Проекты из журналов не передирали, законные требования комиссии удовлетворили… Удовлетворили. Фу, какая двусмысленность… Но! Любое хорошее дело обязательно оставляет в душе мутный осадок. Всё ближе день, когда нас разбросает по городам и весям. Так повернём же все рукоятки вправо, до упора, как призывали когда-то хиппи, последние носители любви!
— Не дождетесь, гражданин Гадюкин, — откликнулась Лосева. — Гадюкин — это не ты, это цитата.
— Белкина, а ты что думаешь о рукоятках любви? Молви чего-нибудь. Можно всего три слова, три магических слова, которые женщина обычно говорит мужчине.
