— Не знаю, как вы отнесетесь, но… — выдавил Юра. — Мне сказали, рейсы у вас долгие, и вам…
Еще одно долгое мгновение он просто не мог заставить себя потянуть роль дальше. Но пауза ширилась, недопустимо вспухала; слова уже стали не нужны, реплики кончились, поодаль демиург замолотил кулаком воздух: давай, мол, давай! — и Юра наконец решительно расстегнул ширинку и спустил штаны.
СЦЕНА 8. ИНТ. ГОСТИНИЦА, ТРИСТА ШЕСТОЙ НОМЕР. РАННЯЯ НОЧЬ
Юрковский пригубил из своего бокала. Покатал вино во рту, проглотил. Посмотрел бокал на просвет. Лицо его было исполнено тихого довольства.
— Какой сладкий, — томно сказал он.
Быков поскреб себя по голой волосатой груди. На грудь загодя побрызгали водой, чтобы казалось, будто Быков весь потный.
— Удачно получилось, — чуть брюзгливо сказал он. — Буквально в последний момент, завтра уже старт… Теперь будем этого петушка хором харить всю ходку, до самого Сатурна. Ай да Иван! Услужил! А коли вы как всегда, то и мы как всегда…
Он наклонился, вынул из кармана лежащей на полу куртки бумажник, порылся в нем и извлек странно маленькую да узенькую по нынешним временам, марганцового цвета советскую, с профилем Ленина, четвертную — и, обернувшись, протянул в сторону Ивана; тот, широко улыбаясь, стоял у окна. При виде денежки он торопливо шагнул к Быкову. Взял, сложил пополам и бережно уложил в нагрудный карман.
— Рад стараться, Алексей Петрович, — сказал Иван. — Служу, так сказать, Советскому Союзу.
— Снято! — победно гаркнул демиург.
СЦЕНА 9. ЭКС. ГОРОДСКОЙ ПРОСПЕКТ. ВЕЧЕР
Вышли они из здания вместе, но сразу рассыпались. Иван, гадливо смерзшийся лицом, будто нес опорожнять парашу, вяло помахал рукой и нырнул в свой «сааб». Рванул с места, размашисто харкнув из-под протекторов снежной слизью. Угрюмый Быков, пряча руки в карманах куртки, двинулся было налево, тогда Юрковский, подняв воротник — направо. Почему-то им совестно было смотреть друг на друга. Из черного неба нескончаемо валили тяжелые лохмотья серого снега. Радужно бушевали рекламы.
Быков остановился.
— Эй… — позвал он. — Как там… генеральный инспектор МУКСа!
Юрковский обернулся.
— А?
— Слушай, пошли водки выпьем где-нибудь, — просто сказал Быков. — Надо как-то отмыться.
— Сколько ни пей — русским не станешь, — рефлекторно отстрелил дежурную шутку Юрковский. Поразмыслил мгновение, меланхолично вздохнул. — А впрочем… надо же иногда помыться и бедному еврею. И что поразительно — ровно от той же грязи, что и русскому.
— А потому что грязь есть грязь, — назидательно сказал Быков, — в какой ты цвет ее ни крась.
Они невесело хохотнули, обнялись и, вместо того, чтобы рассесться по своим иномаркам, пешком двинулись к ближайшему кабаку подешевле. Не хотелось сейчас комфорта и утонченных церемоний, хрусталя, блеска и салфеток; хотелось сделать нужное дело тупо, грубо, быстро, как на нарах.
«Мальчика жалко», — подумал Юрковский.
«Стажера надо было с собой взять», — подумал Быков.
СЦЕНА 10. ИНТ. ЖИЛИЩЕ ЮРЫ. НОЧЬ
Спать не хотелось совсем, никак было не успокоиться. Тогда Юра снова стал читать и к полуночи прикончил главу про ученых, которые впроголодь теснятся на какой-то болтающейся в космосе станции с дурацким названием Эйномия, но так увлечены своими странными, бабахнутыми в прямом и переносном смысле исследованиями, что нищеты даже не замечают, а наоборот, счастливы по самое не могу.
Ну то есть чистый совдеп. Комсомольцы-добровольцы. Издеваться над этими энтузиастами Юра, правда, не стал бы, но и нормальными людьми счесть их не мог. А зачем в качестве образца для подражания — это-то он уж просек: ученые выведены как лучшие из возможных людей и, натурально, образцы для подражания — предлагать ненормальных с напрочь отъехавшими крышами, такое Юра понять и принять был не в состоянии. Чтобы учинить с людьми подобный энтузиазм, им надо много чего из голов и прочих мест повырезать, в наше время эта истина давно известна всем. Лоботомия называется. Или еще зомбирование. Ясно же: тогдашняя пропаганда воспевала энтузиастов, чтобы народ хотел только работать, а жрать не хотел, и вожди могли спокойно жрать в три горла на полную халяву. Теперь на сказочку бескорыстного творческого горения хрен кого купишь.
