СЦЕНА 1. ИНТ. РЕЖИССЕРСКАЯ. ДЕНЬ
— Да не буду я пидора играть!
— Ты какие слова говоришь, урод? Ты гомофоб?
Обвиняющий взор ошпарил, будто кипятком в лицо. Крапивой по глазам…
— Гомофоб… — пряча обожженные глаза, буркнул Юра.
Слово-то страшенное какое… Когда я был совсем маленький, подумал Юра, наверное, вот так же припечатывали: враг перестройки. Сталинист. И голова у припечатанного сразу уходила в плечи, а плечи — в подмышки. Юра попытался хоть слегка приподнять ушедшую в плечи голову. Никогда нельзя терять чувства собственного достоинства, говорила мама.
— При чем тут гомофоб? — неубедительно пробормотал он. — Я их не трогаю… Но и меня пусть не трогают!
Смешной пацан. И прямой, и застенчивый. И возмущается, и сам же этим смущается. Именно так представляли себе юношей светлого будущего в темном прошлом. Фактура прет. И не женоподобная смазливенькая немочь для жантильных комедий типа «жена уехала в командировку», и не накачанный костолом для военно-патриотической кровищи. Юный ангел-стахановец: за спиной крылышки, но в руках — отбойный молоток. В советские времена его буквально растаскали бы по идейным картинам. Теперь такие типажи не востребованы, нечего им играть сейчас; да, собственно, их уж и не видно, исчезли, вымерли, днем с огнем не найдешь.
А я вот нашел.
— Никто тебя не будет трогать. Кому ты нужен. Едрись с кем хочешь, хоть всех статисток перетрахай, твои дела. Ты будешь просто работать по специальности. Играть роль. Не один, между прочим, а с серьезными, крупными актерами, которых знает и любит вся страна. Они же не тушуются.
— Так вот именно что их вся страна знает, — плачуще сказал Юра. Он чувствовал полную беспомощность. Идя на эту судьбоносную встречу, он был уверен, что готов на все, лишь бы понравиться и зацепиться; но оказалось, не на все. — Про них-то сразу понятно, что они играют. А я — первый раз… На мне же потом всю жизнь клеймо останется!