В двадцатых годах Джим не испытывал никакого волнения, выступая перед публикой, — озвучивая немые фильмы в кинотеатрах или играя на трубе в собственном ансамбле «Jim Mac's Jazz Band». Слово «джаз» произошло из сленга. Датой его рождения можно считать 6 марта 1913 года — словечко впервые появилось в San Francisco Bulletin, в статье об Эле Джолсоне, чья пластинка на семьдесят восемь оборотов с номером под названием «The Spaniard that Blighted My Life» вышла как раз на той неделе. По представлениям Джима Маккартни джаз охватывал как диксиленд, так и классические вещи вроде «Rhapsody in Blue» Джорджа Гершвина. Те, кто автоматически переключал программу, услышав джаз по радио, называли его «свинг».
Неотразимые в своих невероятно узких вечерних костюмах, участники «Jim Mac's Jazz Band» занимали места на сцене перед началом вечерних танцев. В наиболее захолустных местечках, помимо трубы, рассекающей прокуренный воздух своими верхними «до», со всех сторон слышался нестройный гул голосов, пока во всей этой неразберихе кто–нибудь не улавливал фрагмент мелодии и не начинал подпевать пьяным голосом всему, что исполнялось со сцены: от казарменных песенок до сентиментальных баллад о голубых небесах и Иде, сладкой, как яблочный сидр.
Вынужденный заботиться о материальном благосостоянии семьи, Джим постепенно сводил на нет свои музыкальные увлечения — он окончательно распрощался с «Jim Mac's Jazz Band» в 1927 году. Тем не менее он продолжал играть в собственное удовольствие и даже сочинять песни, хотя наиболее выдающимся опусом Джима Маккартни можно считать инструментальную «Walking in the Park With Eloise». Кроме того, он был главным аккомпаниатором на тех «музыкальных вечерах», которые были частым явлением в семьях рабочего класса, пока телевизор не стал неотъемлемой частью семейного досуга.
Музыка, звучавшая в гостиной Маккартни, была разнообразной: от отрывков из мюзиклов вроде «South Pacific» и «Oklahoma!» до гимнов, детских куплетов и популярных песен, часто исполнявшихся дрожащим голосом испуганного ребенка, которого выводили на середину комнаты и просили спеть, прежде чем уложить его спать.
Следует заметить, что, хотя Джим горел желанием передать с таким трудом полученные знания, ни он, ни Мэри не заставляли своих детей загонять в какие–то жесткие рамки то, что принято называть врожденными музыкальными способностями. Из двух детей Пол проявлял большую склонность к музыке и, будучи поначалу благодарнейшим слушателем, всякий раз, когда отец садился за фортепиано, стал постепенно сам овладевать инструментом, постигая азы гармонии и расширяя репертуар, состоявший из песенок для начальных классов и народных песен, звучавших на Би–би–си в передаче Singing Together.
За три десятилетия до того, как «Baa Baa Black Ship» была запрещена лондонской ассоциацией детских садов, никто и бровью не повел, когда в песеннике для школьников Singing Together предлагалось петь «mah» вместо «ту» и «wid» вместо «with» в нескольких включенных туда «песнях чернокожих». Ни индейцы, ни азиаты не были представлены на обложке «Oxford School Music Book», которая была в ходу в большинстве начальных школ Великобритании. Вместо этого предпочтение отдавалось мальчику в свитере и очках, играющему на трубе нечто благозвучное, внимательной девочке с ленточками и треугольником, хору в килтах, рядам молодых скрипачей и флейтистов в гофрированных юбках и фланелевых шортах — под управлением очкастого учителя.
Более интересной, чем Ноте Service («Домашнее вещание») с ее франтоватыми белыми сержантами, пьяными матросами, маленькой Лиз Джейнс и Джоном Ячменное Зерно, была Light Programme, в которой время от времени проскальзывало что–нибудь вроде «Educating Archie» — комические сценки с участием чревовещателя (на радио!) — и «Workers… Playtime», где пускали несколько разрешенных номеров из хит–парада только что появившегося NME. Хотя с тех пор, как The Billy Cotton Band Show приказала долго жить, воскресные утренние передачи получили какое–то подобие разнообразия, большинство музыки на радио — как и в чартах
