— Ах ты, — говорит Ленка, укоризненно качая головой и глядя в пространство, — ах ты, злобный сукин сын…
За углом они натыкаются на скульптора Макогоненко. Он отхлёбывает коньяк из бутылки, которую дрожащей рукой поддерживает корреспондент Сахаревич, и стонет:
— Полный абзац! Десять лет! Десять лет бессонного труда.
— Да, — соглашается Сахаревич, — но какая реклама!
— И верно, — задумывается Макогоненко. — Пошли, выпьем, что ли… Я угощаю.
— И как ты думаешь, — горько спрашивает Ленка, — всё затеял этот неупокоенный мерзавец?
— Кто его знает… — уныло отвечает Августа. — Может, наоборот… не вмешайся он, весь одесский бомонд бы сейчас летал по воздуху, как эти дурацкие колёса. А потом, так или иначе, он своего добился — камень-то у нас…
— Да, но где остальные? Если и дальше так пойдёт…
— Вот это, — мрачно говорит Августа, — меня больше всего и пугает…
— Ладно, — вздыхает Ленка, — что поделаешь… пошли отсюда…
— А завтра куда? Опять на Торе гадать придётся?
— Он нам не скажет. Он Изьке скажет. Эй, Изька!
— Фигушки! — кричит Изя, отбегая на безопасное расстояние. — Обойдётесь без меня! Вчера чуть не зарезали, сегодня чуть не взорвали… Мама узнает, её удар хватит!
Августа делает угрожающий шаг в его направлении, но Изя, как затравленный заяц, петляя между деревьями, несётся по бульвару и пропадает из вида.
***
— Не понимаю, — говорит Ленка, — чего ты меня сюда притащила? Тихо ведь всё, спокойно…
Они сидят дома у Августы. На столе горкой навалены роскошные альбомы, тут же — в центре — внутри палехской расписной шкатулки, дремлют во тьме камни, прихлопнутые лаковой крышкой с изображением красной девицы, несущей коромысло.
— Потому что я боюсь, — сухо отвечает Августа.
— Чего?
— Откуда я знаю? Просто боюсь. Я с этим один на один не останусь.
— Да что он тебе сделает? Физически надругается?
— Этого ещё не хватало. Но извести вполне способен. Он нас с тобой терпеть не может.
— Это потому, что мы его потревожили, — уныло говорит Ленка. — Он нас своим мистическим взором в упор бы не видел, а приходится. Вот он и злится. Малый ему нравится. Приличный мальчик, из хорошей семьи, обрезанный. С малым он согласен дело иметь…
— Утром подойдём к лицею и выловим. Куда он денется… Послушай, что это шуршит?
— Это жук…
— Похоже, — угрюмо замечает Августа, — он там не один.
— Ну, бывает у них массовый выплод.
— Ты лучше форточку бы закрыла.
Ленка подходит к окну и вздрагивает. Сначала ей кажется, что на мутный фонарь на углу наползает чёрная пелена, потом она понимает, что с фонарём ничего не происходит — просто по стеклу ползёт шевелящаяся масса.
Она судорожно захлопывает форточку.
— Там…
— Ну, что ещё? — покорно спрашивает Августа.
— Саранча. Или кузнечики. Нет, саранча.
Августа подходит к окну и, прищурившись, вглядывается в сумерки; по мостовой ползёт сплошной поток, он вспучивается, от него отделяются ручейки и водовороты и всё это вместе, медленно и неумолимо, движется к их пятиэтажке.
— О, Господи, — она кидается в кухню, и Ленка слышит, как там захлопывается окно.
— Вот паскуда, — сокрушённо говорит Августа. — Это его штучки.
— Может, свет погасить?
— Ну, гаси…
Они сидят в темноте, вздрагивая от шуршания кожистых надкрыльев и скрежета по стеклу тысяч крохотных ножек. Резкий звонок заставляет их подпрыгнуть.
— Она что, уже умеет звонить в дверь, эта пакость?
— Нет, — говорит Ленка, — это телефон.
Она берёт трубку, потому что Августа сидит неподвижно и кусает ногти.
— Алло?
Молчание.
Длинные гудки, потом кто-то, на другом конце провода, бросает трубку.
— Второй день так, — сокрушённо говорит Августа.
— Думаешь, это Гершензон?
— По телефону? Ему что, делать нечего?
Ленка беспокойно дёргает головой.
— Послушай, — говорит она, — что это так воняет? Рыба, что ли, протухла?
— Откуда у меня рыба? — вдруг раздражается Августа, — у меня кот второй день пельмени жрёт — я до ближайшего магазина дойти не успеваю.
— Может, соседи? Варят?
— Знаю я, что они варят, — угрюмо говорит Августа, — у них спиртовка день и ночь горит — вечный огонь да и только. Нет, это что-то другое…
— Тогда что? Дышать же нечем.
— Да, — соглашается Августа, — верно. И окна ведь не откроешь! Эти твари… они же нас сожрут…
