— Бат-кол, — услужливо подсказывает амбал.
— Во, Бат-кол… короче, Глас Небесный… Ты, мол, муж в Законе и потомок Давидов, так иди, установи на земле царство справедливости и храм Иерусалимский восстанови… Кроме тебя, Зяма, говорит, и некому… Похоже, возложил он на меня… Так что пусть и Гершензон ваш озаботится. Ради племени Авраамова. Я не просто так пришёл на эту землю, ясно, чувырлы?
— Опять вечная суббота! — бормочет Августа, — опять сезамовидные косточки!
— Он, — неуверенно говорит Ленка, — по-моему, не ведёт переговоры такого характера.
— Поведёт, если вы захотите. Есть у меня сведения, что он пляшет под вашу дудку, сучок сикоморин.
— Зяма, — говорит амбал, — позвольте, я с ними немного побеседую.
— Давай, — позволяет Зяма, поудобней откидываясь в кресле, — проясни ситуацию.
Амбал берёт Ленку под один локоть, Августу под другой и выволакивает из комнаты в холл. Изя мычит им вслед.
— Ну, чего? — устало спрашивает Августа.
— Послушайте, — шепчет амбал, — ну что вам стоит? Уважьте старика. Он, понимаешь, после того, как в израиловку съездил, немножко, блин, тронулся, ну, так на делах это пока не отражается. А мальца он в натуре на куски нашинкует — Зяма шутить не любит…
— Я что, — жалобно говорит Августа, — это как Гершензон…
— Как Зяма захочет, так и будет. Зяма — он такой человек…
— Не понимаю, — удивляется Августа, — откуда он узнал…
— У Зямы везде своя рука.
— Ну, я понимаю, ещё может быть своя рука на еврейском кладбище… Но чтобы наша мафия да в Совете Девяти, или как он там…
— Полегче, дамочка. Какая мы мафия…
— Ну, — говорит Августа, — что делать будем?
— Пойдём, — вздыхает Ленка, — попросим… Иначе он Изьку-паршивца нашинкует, слышала, нет?
— А может, пусть себе…
— Да за что ж ты их так не любишь, учеников-то своих?
— Довели, — мрачно говорит Августа. — Ладно, пошли. Но за результат, — угрожающе оборачивается она к амбалу: — я не отвечаю.
— Это забота Зямы, — отвечает амбал.
Они вновь входят в комнату.
— Ну, — Зяма поворачивается к ним. — И как?
— Будем просить, — говорит Августа.
— Правильное решение, — одобрительно замечает Зяма.
— Сейчас… — Августа заводит глаза к небу и замогильным голосом завывает, изнывая от нелепости происходящего: — Гершензон…
— Рабби Моше, — подсказывает Ленка.
— А чёрт, забыла! Рабби Моше! Посмотри на ребёнка.
— На этого невинного агнца.
— На агнца. Жалко же паршивца! Может, это какой-нибудь Ростропович будущий сидит тут, связанный, в доме приёмов городского головы…
— Хорошо просишь, — одобрительно кивает Зяма, — с душой…
— Что тебе мучиться? Сообщи ты ему это имя, и пусть он теперь мучается!..
— Позвольте…
Стекло в окне вдруг покрывается мелкими мутными трещинками. В холле слышна какая-то возня. Ленка в ужасе видит, как в комнату вваливается какой-то окровавленный человек.
— Зяма! — орёт он. — Шухер, Зяма!
— Ангелы-истребители! — взвизгивает Зяма, как мячик подскакивая с кресла.
— Какие, на хрен, ангелы? Али-Баба это!
— Блин!
Зяма куда-то выносится на своих коротеньких ножках. Слышна автоматная очередь.
Изя отчаянно извивается на стуле.
— Верёвку! — кричит Ленка.
Они с Августой лихорадочно распутывают верёвку. Изя валится со стула на бок, потом вскакивает.
— Рот не растыкай, — торопливо говорит Августа.
Ещё какой-то тип вваливается в комнату — с автоматом наперевес.
Ленка истошно визжит.
— Валите отсюда, — говорит он. — Быстро!
И делает неопределённое движение стволом автомата.
— Пошли! — Августа кидается к двери. Изя за ней, прихватив по дороге свой рюкзачок.
— Погоди! — орёт Ленка. — Камень!
Она хватает с подноса камень и, сжимая его в кулаке, выскакивает в холл. На полу, раскинув ноги, кто-то лежит, — они проносятся мимо, выбегают на крыльцо и спрыгивают в траву. Какое-то время сидят, пригнувшись и прислушиваясь к отдалённой возне в доме и саду, потом кидаются к распахнутым воротам, перепрыгивают через ограждение за асфальтовой дорожкой, валятся в кусты, скатываются вниз по склону и оказываются в зарослях бурьяна над обрывом. Тут на удивление тихо. Внизу голубеет море, в траве жужжит одинокий шмель.
— Ну и ну! — говорит Августа. — С меня хватит!
