Октябрь — ноябрь 1772 г.
Российский посол Алексей Михайлович Обресков прибыл в Бухарест 15 октября. День выдался пасмурный, ветреный, к торжествам не располагающий, но кривые немощёные улицы города были запружены народом. Обрескова встречали как знатного государя или знаменитого полководца: с восторженными криками, весёлой музыкой, колокольным звоном, густо повисшим над церковными куполами. Приятно поражённый теплотой встречи, Алексей Михайлович снисходительно открыл дверцу кареты, чтобы люди могли разглядеть его получше... «Освободители всем народам в радость», — растроганно подумал он, утирая платком повлажневшие глаза.
Стоявшие поблизости обыватели, решив, что посол сейчас выйдет к ним, рванулись к карете — произошла давка, кто-то упал, на него повалились другие; кони в упряжке испуганно дёрнулись в сторону, сбили двух или трёх человек.
Обресков обмер, устрашившись, захлопнул дверцу и больше её не открывал.
Вязкий ночной мрак быстро заполнял городские улицы, но колокола продолжали гудеть, народ не расходился — всё так же кричал, бежал рядом с каретой, освещая посольский путь факелами...
Турецкое посольство въехало в Бухарест на две недели позже. Теперь его возглавлял новый рейс-эфенди Абдул-Резак. Обресков сам попросил посла не торопиться с приездом, сославшись на неготовность «домов в Бухаресте» для приёма высокого гостя. В действительности же Алексей Михайлович хитрил: намеренно оттягивал начало конгресса, надеясь на скорое подписание Щербининым договора с татарами.
«Ежели Евдоким Алексеевич поспешит с копией, — рассуждал он, — то и разговор с рейс-эфенди поведём построже... Замена турецких послов, несомненно, означает неудовольствие султана поступками прежних полномочных. Стало быть, Абдул на разрыв негоциации не пойдёт!..»
Бухарестский конгресс открылся 29 октября.
Утром, в восемь часов, в конференц-зале собрались советники посольств и переводчики, чтобы провести обычное в таких случаях совместное освидетельствование полномочных грамот и сличения их копий с подлинниками. Процедура заняла около часа. Все документы были признаны в силе, хотя турки попытались поставить под сомнение соответствие посольских чинов.
— Рейс-эфенди равнозначен вашему министру, ведающему иностранными делами. Но посол Обресков таковым, как нам известно, не является.
Пиний решительно отверг это утверждение:
— Звание члена Иностранной коллегии совершенно равняет его с рейс-эфенди. И по должности они одинаковы, ибо каждый служит под своим управлением: рейс-эфенди — великого везира, господин тайный советник — своего министерства... У нас с вами разные государственные устройства, разные названия должностных особ, но суть обоих послов совершенно равнозначная.
Закончив освидетельствование, советники собрали бумаги и разъехались по своим резиденциям для докладов.
Спустя три часа оба посольства направились к конференц-залу. Обресков, как и в Фокшанах, ехал в парадной карете, запряжённой шестёркой каурых лошадей. Абдул-Резак — верхом на коне. Обе процессии выглядели торжественно, но без излишней помпезности и щегольства, свойственных первому конгрессу. Подъехав к дому, послы вошли в специальные комнаты, отведённые для отдыха, обставленные одна — в европейском стиле, другая — в восточном.
Обресков придирчиво оглядел своих советников и секретарей, предупредил строго:
— В обычаях турок состоит не снимать ни перед кем шапки. Поэтому велю всем надеть шляпы и на конференции с голов оные також не снимать!
Двери распахнулись, послы вошли в зал заседаний, сели на приготовленные для них канапе, между которыми был поставлен широкий стол, покрытый дорогим красным с золотым галуном сукном. Свиты остались за спинами послов.
