Первым после всеобщего напряжённого молчания подал голос граф Иван Чернышёв, ставший минувшей зимой ещё одним членом Совета.
— В таком случае, ваше величество, — предложил он, — будет полезно при подписании акта с татарами выговорить особливым артикулом возможное их участие в оборонении наших границ на юге. Ведь они всё-таки наши союзники!
— Татары акт с таким артикулом подписать откажутся, — возразил Никита Иванович Панин. — Коль мы пообещали дать им независимость и свободу, они будут тверды в своём упорстве, отсылая нас к данному нами же обещанию.
— В прежних своих суждениях татары не раз высказывали озабоченность, чтобы их не использовали как военную силу, — поддержал Панина вице-канцлер Голицын. — И ссылаются при этом на калмыков, коих мы всю нынешнюю войну привлекаем при надобности.
Екатерина нетерпеливым жестом остановила Голицына и, глядя на Чернышёва, сказала уверенно:
— Что касаемо Крыма, то здесь я остаюсь чистосердечна: сию область я признаю свободной и независимой! Как относительно меня, так и Порты. И мир с турками мы подпишем лишь тогда, когда султан Мустафа признается в таком положении татар!.. Следует ознакомить князя Долгорукова с нашими рассуждениями, дабы он хорошо понимал, каким образом следует себя вести с крымцами и какую предосторожность соблюдать противу турок...
* * *
Июль 1771 г.
Обстановка в Крыму, прояснившаяся после согласия Селим-Гирея вступить в союз с Россией, во второй половине июля вновь стала неопределённой. Письмо Долгорукова хану вручено не было: Селим сбежал.
Отсиживаясь в деревне Альма, он узнал о движении отряда Прозоровского к Бахчисараю, решил, что русские хотят пленить его, и, не долго думая, усадил всё своё семейство на коней, лесными дорогами через горы перевёз в Ялту, где его ждали несколько кораблей. Приняв на борт хана, его жён, детей, слуг, корабли вышли в море, держа курс на Румелию.
Крымское ханство осталось без хана!
Это вызвало замешательство среди татар, помнивших угрозу Долгорукова покорить оружием всех, кто останется верным Порте. Теперь угроза становилась вполне реальной, ибо без подписи хана просительный акт не имел должной силы. Все понимали, что брошенный турками Крым не устоит перед мощью российской армии, готовой по первому приказу предать огню города и селения, истребить всех непокорных.
По призыву хан-агасы Багадыр-аги 25 июля в Карасувбазар съехались беи и мурзы знатных крымских родов, члены дивана, духовенство, чтобы обсудить сложившееся положение.
Разговор был острый. Некоторые мурзы предлагали продолжать уговаривать русских принять акт без подписи хана, что при необходимости давало возможность объявить его недействительным и вернуться под протекцию Порты. Но большинство выступило против этого. Особенно резок был Шагин-Гирей.
— Упрямство не есть добродетель, когда речь идёт о судьбе ханства, — восклицал он с юношеской горячностью. — На ваши пустые уговоры у русских есть хороший ответ — пушки! Они заговорят ранее, чем вы дождётесь помощи от Порты...
Узнав, что русская королева дала согласие ногайским ордам на избрание его ханом, Шагин-Гирей, чувствуя такую весомую поддержку, сильнее прежнего осмелел в речах и поступках. Он уже видел себя не только ханом ногайцев, но и властелином Крыма и не считал нужным скрывать свою приверженность к России, на негласную помощь которой надеялся.
— Против кого вы собираетесь выступать?! — кричал Шагин. — Против державы, что не только дружбу свою предложила, но и защиту от турецких происков обещает?!
Его неожиданно поддержал ширинский Джелал-бей, слово которого по неписаной традиции было решающим. Он ненавидел русских, был предан Порте, но понимал, что теперь иного выхода нет.
— Вспомните нашу пословицу, — сказал бей бесцветным, расслабленным голосом. — «Нельзя играть со львом...» Лев под боком, а клетки для него нет. Так не станем дразнить зверя... Не время... Надо избрать нового хана! Он подпишет бумагу.
Несколько мурз, близких к Шагин-Гирею, выкрикнули его имя. Остальные сдержанно зашумели, поглядывая на Джелал-бея, словно испрашивая его совет...
