Расчёт оказался правильным: уже 2 июля в лагере под Кафой появился буджакский Джан-Темир-мурза. В числе прочих ногайцев, не захотевших переселяться на кубанские земли, он отстал от орд и ушёл в Крым под знамёна Селим-Гирея.
Веселицкий, к которому привели мурзу, оценил его приезд как очередную уловку татар и не стал тревожить докладом командующего. Но сам допросил подробно. По словам мурзы, в Карасувбазаре собрались все крымские беи и мурзы и выговаривали хану Селим-Гирею за обман народа.
— Да ну? — издевательски хмыкнул Веселицкий. — И как же?
— Попрекали тем, что хан своими обнадеживаниями в храбрости турецкого войска привёл всех жителей в бедственное состояние. А из него выход ныне один — отторжение от Порты и подписание прошения к России о вступлении в союз и дружбу. Как это уже сделали ногайцы.
— И что ответил хан?
— Опасается мести Порты, которая предаст его проклятию. Кричал, что не хочет ходить по Крыму с сумой.
— А Ширины?
— Сказали, что ради него одного всё общество жертвовать собой не должно, и посоветовали уехать прочь... Меня прислали предупредить, что через несколько часов прибудут депутаты для ведения переговоров с Долгорук-пашой.
Действительно, спустя четыре часа в лагерь въехали знакомые уже Исмаил-мурза, Азамет-ага и Эмир-хан. Веселицкий отвёл их к Долгорукову.
Василий Михайлович, раздражённый татарскими проволочками, на их приветствие пробурчал что-то непонятное, потом заговорил медленно и сумрачно:
— Я пришёл в Крым, дабы освободить татарский народ от постыдного рабства Порты и дать ему волю и свободу. И что же я вижу?.. Вместо скорейшего вступления в дружбу — непохвальные поступки!.. Мне вот генералы пишут, — он ткнул пальцем в стопку рапортов, — о вашем коварстве... Нападения на деташемент генерала Броуна! Нападения на форпосты под Козловом!.. Я оставил в Перекопе двух офицеров. Но стоило им выехать ко мне, как злодеи напали на экипажи, убили капитана Хотяинцева и пять казаков охраны... Здесь всё написано! — постучал он пальцем по бумагам.
Исмаил-мурза ответил спокойно, даже чуть небрежно:
— Про офицеров мы знать не знаем. А что до нурраддин-султана, то к нему уже послали нарочного с запрещением атаковать впредь... Предводитель русского воинства может не волноваться.
— Вы, крымцы, к обещаниям охочи! Только исполнять их не поспешаете... Акт привезли?
Исмаил оставил вопрос без ответа, сам спросил:
— Крымское общество интересуется: будет ли избираемый хан подвержен переменам или останется в своём достоинстве на всю жизнь?
— Хан, коего вы изберёте, как принято в просвещённых державах, будет бессменный, — властно сказал Долгоруков.
Исмаил кивнул, снова спросил:
— Когда все крепости и пристани будут заняты русскими гарнизонами, останется ли в Крыму остальная армия?
— Как прикажет её величество... Вы поскорее посылайте в Петербург своих послов с присяжным листом. Они и спросят государыню о том.
Ответ Долгорукова не удовлетворил мурзу. Он облизнул серые губы, сказал озабоченно:
— Мы против гарнизонов ничего не имеем. Пехота нам не помеха. Но конницу свою и скот обозный уберите. Ибо за малым здешним кормом весь наш скот пропасть может.
Долгоруков смекнул, что мурза хитрит... «Эк куда хватил! Оставить армию без кавалерии, а гарнизоны без обозного сообщения с перекопским магазином...» Вслух же сказал:
— Беспокойство ваше мне понятно. Но вы всегда, даже в годы нынешней войны, выводили скот кормиться за Перекоп... Подпишите акт, и я позволю вам — как союзникам! — перегнать скот туда.
— А ваш?
— Весь в Крыму не останется.
— Значит ли это, что армия уйдёт?
— Это значит, что скот, который состоял при обозе во время похода, теперь будет не нужен!.. Где акт?!
Мурза помолчал, ответил неохотно:
— Акт подписан... Дня через два пришлём с нарочным.
— С нарочным? А почему не с полномочными депутатами? И где требуемые мной аманаты?
— Они приедут позднее.
— Это почему же так?
— Мы должны знать, как долго послы и аманаты будут при армии и при дворе?
— Каждому понятно — до утверждения договора! Исмаил-мурза погладил чёрную с проседью бородку и, глядя в глаза командующему, спросил выжидательно и тревожно:
