Женщины были забавны. Они были его raison d’etre(8). Однако ни одна женщина не стоила его жизни, и он бы никогда не лишил жизни другого человека из-за женщины.
Много лет назад он уже усвоил один суровый урок.
И вообще, пора домой. Эти англичанки довольно приятны, но все-таки больше других Брейдену были желанны девушки шотландского Нагорья. С нежными, певучими голосами и яркими улыбками, они — словно дарованные землей прекрасные самоцветы. Настало время вернуться в их объятия, которые они вновь раскроют для него. Да и кое-что еще они раскроют перед ним с превеликой радостью.
Горец улыбнулся своим мыслям.
Со скоростью тренированного воина он оседлал своего коня и покинул конюшню прежде, чем граф сумел выбраться из центральной башни своего замка. И разумеется, еще до того, как его преследователь выскочил во двор, Брейден уже промчался через за́мковые ворота.
Перемахнув через живую изгородь — последнее препятствие на пути к свободе — всадник устремился на север.
— Вперед, Дьяун!(9), - подбодрил он своего черного жеребца, наклонившись к его чуткому уху. — Посмотрим, какие еще неприятности мы сможем найти на своем пути. Ведь мы же их наверняка найдем?
Килгаригон, Шотландия, три недели спустя.
Лахлан Макаллистер был, по мнению большинства, человеком дела и разумным мужчиной. Вождю клана(10) и полагалось быть именно таким.
Но это…
За двадцать восемь лет своей жизни он еще не сталкивался ни с чем подобным.
Где это видано: ни одна женщина в Килгаригоне не будет готовить пищу своему мужчине и не разделит с ним ложе до тех пор, пока он, их лэрд(11) не согласится прекратить вражду с Робби Макдугласом!
Макаллистер всё еще не мог прийти в себя от такого безрассудного требования. Воистину, женщины сошли с ума. Все сразу. Но сильнее всех свихнулась Мэгги инген Блэр(12).
Он уже готов пойти и задушить бабью предводительницу собственными руками.
И он был далеко не единственным, кто жаждал это сделать. Снисходительность мужчин клана быстро истощалась, и до Макаллистера уже доходили слухи о том, что его горцы собираются разобраться с этой девчонкой своими силами.
Каждое утро он опасался, что обнаружит ее несчастный разлагающийся трупик, прибитый гвоздями к дверям его цитадели(13) или свисающий с крепостной стены.
Вождь раздраженно окинул взглядом чистый, богато украшенный зал своего замка.
Его младший брат Юан, расположившись за столом, раскраивал ножом кусок мяса, который несколько минут назад голодный лэрд самостоятельно попытался поджарить.
Лучше бы он посолил и зажарил свои кожаные сапоги. Определенно, подошвы получились бы на вкус не хуже, чем эта говядина.
Если бы не серьезность положения, Лахлан бы рассмеялся при виде Юана, пытающегося пристроить длинные ноги так, чтобы они не торчали из-под стола. Немного было в клане мужчин, чей рост приближался бы к росту брата, в котором было целых шесть с половиной футов(14). И хотя Юан было сухопар, тело его было настолько мускулистым, что при взгляде на него даже самые крепкие воины судорожно сглатывали от испуга.
Но гораздо больше, чем размеры, в Юане пугал его суровый нрав. Улыбался он нечасто. Собственно говоря, он полностью избегал общества большинства людей и очень редко выбирался из пещеры в холмах, которую называл своим домом.
Однако, не смотря на угрюмость, Юан обладал способностью зрить в корень и называть вещи своими именами. Именно по этой причине лэрд и вызвал младшего брата, прервав его отшельническое уединение.
— Что же мне делать? — обратился он к Юану, пытающемуся разжевать мясо. Тот старательно работал челюстями и больше напоминал в этот момент корову, которая перетирает зубами жвачку, чем того воина, каким знал его Лахлан.
Кое-как проглотив полупережеванную говядину, гигант философски ответил:
— Учись стряпать сам, если не хочешь протянуть ноги с голодухи.
— Юан! — прорычал Лахлан. — Я серьезно!
— Так и я тоже, — пробурчал в ответ здоровяк, отталкивая деревянный поднос с остатками мяса.
Он сделал огромный глоток эля, чтобы перебить мерзкий вкус обугленной говядины во рту и заявил:
— Тебе нельзя и дальше питаться такой дрянью, а то не дотянешь и до следующей недели.
