Что лучше – посадить себя в клетку или жить в постоянном страхе? Это иллюзорный выбор, ибо находясь в клетке, мы не уничтожаем источник нашей проблемы. То, что не вошло через окно – придет через дверь. Причем эту дверь мы откроем сами. Нам бы выйти на улицу и что-нибудь изменить… беда только в том, что, как правило, мы хотим лишь занять место тех, кто нам не нравится. Как в старой китайской сказке о драконе, или как в англосаксонской поэме о Боевульфе, мы обречены на то, что изменить нам не удастся ничего кроме наших благих намерений.
Мы играем со страхом. Мы даже придумали для себя «Конец Света», установив четкую дату для внеочередной пьянки. Мы не очень боимся всеобщего конца, поскольку не верим ни во что. Бог или пустота? Поколение iP нечасто задается этим вопросом, хотя в нашей жизни есть и то и другое. Хуже всего, что эти два понятия для многих сливаются воедино, доводя нигилизм до предела.
То, чего мы действительно боимся – это персонального конца света. Не страшно, если умрут все – страшно умереть в индивидуальном порядке. Страшно потерять что-то в то время, когда другие сохраняют все. Именно поэтому в центре нашей «паутины» все равно стоит одинокое «Я». Без этого единственного узла вся сеть не имеет значения. Когда мы что-то теряем, паутина рвется и наше «Я» становится меньше, испытывая боль и отвращение.
Конец света не наступил. Все это знали, хотя все равно есть некоторое разочарование. Это мог бы быть главный event в нашей жизни. Но вместо него мы как обычно пошли на учебу или работу, а вечером дружно заняли очередь в супермаркете. Все понимающе переглядывались, видя алкоголь в корзинках друг у друга. Пятница – это всегда маленький конец света. Я давно сделал это наблюдение. В России пьют все – социальный статус определяет лишь качество алкоголя. А поколение iP выбирает хороший алкоголь.
Пока нам есть ради чего собираться, пока на это хватает сил, пока в кармане есть деньги на алкоголь, конец света не наступит. Только скука и трезвый рассудок способны нас погубить.
– Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю… – ветер срывает слова и уносит прочь от чужих ушей. – Все то, что гибелью грозит… для сердца сметного таит неизъяснимы наслажденья…
Я уже кричал это раньше, много лет назад. Разница состоит в том, что сегодня я кричу не один… Еще более странно делать это не на берегу Финского залива, а в самом центре Петербурга, стоя на одном из мостов через Неву.
Впрочем, крик в таком месте – не самый страшный поступок, который мы должны совершить сегодня.
Когда моя знакомая позвонила мне и рассказала о том, что собирается сделать, я был одновременно и удивлен и заворожен ее идеей. Но в тот момент я понял, что книга про поколение iP будет закончена именно здесь.
– Знаешь, а в этом что-то есть, – замечает Кира. – И как ты до этого додумался?
Ветер по-прежнему уносит слова прочь, и, чтобы вести диалог, нам приходится говорить очень громко.
– Просто я всегда хотел делать то, чего нельзя, – отвечаю я. Опасаясь, что ветер унесет часть моих слов, я слегка приобнимаю свою спутницу и продолжаю говорить ей на ухо. – Современный человек не может кричать. Этого нельзя сделать дома. Нельзя сделать на улице… Даже студенческое «халява приди» и то нечасто услышишь… Хуже того, если ты уедешь в деревню, то тоже не сможешь покричать без того, чтобы обратить на себя внимание… Выход прост – либо уехать туда, где нет людей, либо дождаться штормового предупреждения и выйти на улицу… Я, наверно, говорю как какой-то ненормальный?
– Нет, что ты! – шепчет мне на ухо девушка. – Ты самый нормальный из всех. Люди кричат от страха, от боли, еще ты забыл про футбольные стадионы,… но почти никто не кричит для того, чтобы почувствовать себя свободным.
– Ты уверена, что хочешь этого? – в очередной раз задаю я этот вопрос. Поступок, который в современном мире кажется безумным, снова требует, чтобы я задал этот вопрос.
– Я не уверена, – пожимает плечами знакомая. – Но я знаю одно – то, что я собираюсь сделать, не сделал бы никто другой.
– Что ж, пусть будет так, – пожимаю плечами я.
