«И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы заколоть сына своего… Братья мои и сестры во Христе», — Буди вновь сделал паузу, чтобы произвести впечатление и пристально посмотрел в лицо каждому из присутствующих, — «какой смысл несут вам эти слова? О чем говорит вам этот великий рассказ? О двух вещах… всего лишь о двух вещах!.. И первая из них, что мы должны веровать в Бога. Его воля есть наша воля. А вторая…» Вновь он сделал театральную паузу, и тогда направил трясущийся палец прямо на миссис Виллард, которая вздрогнула и напряглась на скамье. «Какова же вторая вещь? Она в том, что мы должны быть готовы принести Господу священную жертву и отдать Ему самое дорогое для нас. Мы должны отдать Ему всё, о чем бы он ни попросил… Так в чем же вопрос? Неужели Бог менее дорог нам, чем наши дети? Разве слово Его ниже нашего закона? Разве должны мы понимать Его замысел? Есть ли кто из нас… кто дерзнет сказать, что понял Его предначертания? Не было и нет такого среди нас!»
Все больше распаляя себя, он быстро зашагал взад–вперед по деревянному помосту, иногда останавливаясь на миг и ударяя кулаком по столу из сосновых досок. Я решил, что с меня хватит, и когда раздалась новая серия брезентовых выстрелов, выскользнул из шатра и укатил на машине домой. Представление показалось мне довольно жалким.
Ветер дул до вечера, иногда обрушивая жесткий шквал дождя. Раз так стемнело, что в гостиной пришлось зажечь лампы. Из окна в такие минуты едва можно было разглядеть красный навес моста, а гору Злючку целиком поглотила туча. Потом вдруг пробарабанил дождь, и мягкий сноп солнца осветил вздувшуюся реку, по которой в промокшую долину мчался мутный поток. Грунтовая дорога превратилась в сплошную хлябь.
В начале шестого зазвонил телефон, и я услышал голос капитана Фиппена.
— Это ты, Билли?
— Да.
— Привет, там у Виллардов что странное творится.
Голос его вдруг заглох.
— Что у них случилось?
— Ты меня слышишь? Я говорю тебе, там что‑то очень странное на их ферме. Ты не мог бы побыстрей подъехать сюда на форде и захватить меня?
— Ну, да. Сейчас поеду.
Тетушка Дженни отложила журнал и строго посмотрела на меня.
— Чего он хочет? — спросила она.
— Хочет, наверно, чтобы я был с ним за компанию.
— Привези его поужинать. Давно бы ему пора к нам в гости. Скажи, что у нас сдобные пышки.
— Да, тетя Дженни. Обязательно скажу.
Я схватил плащ и шапку и выбежал в амбар к машине. Дождь уже почти перестал — в тучах над головой появился большой просвет — но небо на северо–востоке всё еще было черно.
Что там, черт возьми, могло стрястись?
Долго ждать разгадки не пришлось. Капитан Фиппен в дождевике и с подзорной трубой в руке ждал меня на крыльце.
— Я не хотел пугать тебя, Билл, — сказал он. — Вот, погляди, что‑то там не в порядке.
Я взбежал по деревянным ступенькам, взял подзорную трубу и направил ее на ферму Виллардов — дом в этот момент был виден очень четко Сноп водянистого света ярко освещал его на фоне раскрашенного дождем пейзажа. Но переведя трубу вправо к коровнику я был ошарашен. Над куском все еще не упавшего деревянного забора (о который много лет терлись рогами коровы) я увидел головы и плечи двух женщин. Ничего странного в этом не было — странным было, как вели себя эти головы. Они быстро мотались из стороны в сторону: вправо–влево, вправо–влево — иногда казалось, что женщины вскидывали руки, — но опять возвращались в ту же точку. В этой точке головы и плечи совсем исчезали, но в следующий миг опять выскакивали, как марионетки. Казалось, они исполняли какой‑то безумный танец — это было так нелепо, что я расхохотался.
— Вот чудят! — сказал я.
Капитан Фиппен не ответил. Он взял у меня трубу и направил ее на запад.
— Что если мы сейчас подъедем туда?
Он положил свой латунный телескоп на перила крыльца.
— Поедем, если хотите.
— Ну, давай.
— Думаете, там что‑то неладное?
— Ага. Ты заметил это кресло на крыльце?
— Нет.
— А ну, посмотри еще раз.
Я посмотрел, и действительно на боковом крыльце лежало на спинке колесами вверх кресло–каталка.
— Странно, — выговорил я.
— И совсем не смешно!.. Поехали.
