Вторник был опустошен. Я знаю: он счел, что это все из-за него. Что он сделал не так? Почему его отвергли? Я почти вижу, как он стоит в дверях камеры, смотрит в коридор, хотя наставника давно увели, настолько давно, что новый дрессировщик уже потерял терпение и тянет поводок, умоляя пса идти. И Вторник наконец трогается с места, уходит от своей прежней жизни без малейшей жалобы. Уходит в новую камеру. Сворачивается клубком под койкой заключенного, понурившись и тоскуя.
Именно это и делает Вторника особенным. Я представляю себе, как молодой золотой ретривер с разбитым сердцем лежит под койкой и, думаю, даже отказывается есть. Только Вторник так может. Только Вторник принимает разрыв так близко к сердцу всего после трех месяцев вместе. Только Вторник будет ощущать потерю так глубоко. Редкое и неудачное стечение обстоятельств породило настоящую бурю неучтенных последствий. Этому ретриверу создали все условия, чтобы он с восторгом окунулся в связь между человеком и собакой. С помощью поощрений его приучили верить, что все действия хозяина — это реакция на его поведение. Вторник очень, очень чувствительный пес. Он хандрил не напоказ. Это были подлинные боль, одиночество и тоска. Десятки других собак проходили через такое и без труда перестраивались. И только Вторник совершенно пал духом. Только ради Вторника хотелось бросить все, обнять его и сказать:
— Пойдем со мной, мальчик. Я тебе дам все, что ты хочешь.
Новый наставник оказался человеком нервным. Он не был готов к такому открытому проявлению скорби, и тоска Вторника быстро начала его утомлять. Думаю, этот заключенный был нытиком вроде актера Стива Бушеми, он все время дергал поводок и повторял:
— Давай, Вторник, давай!
А потом всплескивал руками и восклицал:
— Я ни при чем! Ни при чем! Это все собака.
Из этого не могло выйти ничего путного. Вторник точнее других псов умеет оценивать людей. Он изучает тебя и все понимает. Я уже разобрался: он откликается сердцем, только если уважает. Могу представить, как Вторник вздыхал и спрашивал себя: «Как же это я так низко пал?» — когда мольбы нового наставника перешли в оправдания, а потом в жалобы. Он послушно исполнял команды на занятиях, потому что был под это заточен. Но как только дрессировка заканчивалась, пес прятался под койку и лежал там недвижно. Он скучал по своему другу. Он повесил нос и сник. Так продолжалось почти неделю.
Наконец вмешался заключенный по имени Том. Он был самым старшим в группе, больше тридцати лет отсидел за убийство с отягчающими вину обстоятельствами (от двадцати пяти лет до пожизненного). По молодости он перечитал чуть ли не все книжки тюремной библиотеки. Толкал штангу, дежурил по столовой и получил несколько образований. Но когда первое слушание по досрочному освобождению окончилось ничем, Том прекратил из кожи вон лезть, чтобы сделаться лучше, и начал примиряться со своей судьбой. К тому времени, как начала действовать программа «Щенки за решеткой», он большую часть времени проводил в камере или перед телевизором.
— В тюремной системе чувства приходится отсекать, — сказал он. — Иначе не выживешь, потому что здесь очень тяжело. Но, знаете, собаки снова сделали меня человеком.
К моменту появления Вторника Том выдрессировал шестерых псов, немецких овчарок, и все они сдали курс дополнительной дрессировки. Все они сейчас работают в этом большом мире, стараясь сделать его лучше. Это большая редкость. Лу Пикар и ее «Собаки-компаньоны Восточного Побережья» добиваются успеха в 80 % случаев, но во многих организациях по дрессировке псов-помощников программу оканчивает меньше половины животных. Не хочу сказать о них ничего плохого — статистика просто отражает высокую сложность курса. Собаки-компаньоны — это элита, они должны во всем подтверждать свой статус. Понятно, почему Том гордился своим рекордом — 6:0. Таких показателей не было ни у одного заключенного его колонии. В закрытом тюремном мире успех — социальная валюта, рекорд принес Тому уважение соузников, они прислушивались к нему и, что самое главное, не трогали.
Другие заключенные не верили, когда Том предложил взять Вторника.
