Тем, кто по-прежнему относит Карлейля к либералам, достаточно прочесть главу о демократии в книге «Прошлое и настоящее». Большая ее часть занята восхвалением Вильгельма Завоевателя и описанием счастливой жизни подневольных того времени. Затем автор дает определение свободе: «Истинная свобода человека в том, чтобы найти, по собственной воле или принудительно, правильный путь и следовать по нему». После чего он заявляет, что демократия «означает, что люди отчаялись найти Героев, которые управляли бы ими, и просто смирились с их отсутствием». Глава заканчивается красноречивым пророческим утверждением о том, что, когда демократия исчерпает свое существование, великая проблема останется: «найти руководство Истинно-Высших!» Есть ли тут хоть одно слово, под которым не подписался бы Гитлер?
Менее категоричный Мадзини не разделял восторга Карлейля по поводу героев. Для него объектом поклонения была нация, а не отдельная великая личность, и хотя превыше всех он ставил Италию, он признавал важную роль других европейских наций, кроме разве что ирландцев. Зато Мадзини, подобно Карлейлю, верил в первичность долга перед счастьем, пусть даже коллективным. Он считал, что Бог открыл совести каждого, как следует поступать, и всем осталось только подчиниться нравственному закону, продиктованному сердцем. Ему и в голову не приходило, что у каждого может быть собственное представление о нравственном долге или что кто-нибудь станет требовать от других подчинения своему откровению. Мадзини ставил мораль превыше демократии: «Простое изъявление воли большинства не должно давать большинству верховенства власти, если явно противоречит высшим нравственным заповедям… воля народа священна, когда подчиняется и действует согласно закону морали, однако ничтожна и бессильна, когда отмежевывается от закона и выражает лишь капризы». Того же мнения придерживался и Муссолини.
С тех пор эта школа дополнилась лишь одним важным элементом, а именно: псевдодарвинистской верой в «расу». (Фихте, как мы помним, объяснял верховенство Германии развитием языка, а не биологической наследственностью.) Ницше, в отличие от своих последователей, не был ни националистом, ни антисемитом и применял эту доктрину в отношении отдельных людей: он хотел запретить непригодным индивидам размножаться и надеялся, наподобие собаководов, вывести расу суперлюдей, в чьи руки перейдет вся власть и ради чьего благополучия заживет остальное человечество. Зато все последующие авторы с похожими взглядами доказывали, что превосходство присуще сугубо их собственной расе. Ирландские профессора писали целые книги, доказывающие, что Гомер был ирландцем; французские антропологи откапывали свидетельства того, что цивилизацию в Северной Европе зародили не тевтоны, а кельты; Хьюстон Чемберлен подробно расписал, что Данте на самом деле был немцем, а Христос – не евреем. Упор на расовую принадлежность всегда делался среди англоиндийцев, а Редьярд Киплинг помог распространить эту заразу по империалистической Великобритании. Правда, в Англии никогда не был в ходу антисемитизм, хотя именно англичанин Чемберлен виновен в ложных исторических обоснованиях этих настроений в Германии, где они бродили чуть ли не со Средневековья.
В отношении расы, если отбросить политику, достаточно сказать, что ничего политически значимого о ней не известно. Можно предположить, что на генетическом уровне между расами существуют некие различия, однако совершенно очевидно, что мы пока не знаем, в чем они заключаются. У взрослого человека влияние окружения перекрывает наследственность. Более того, расовые различия между народами Европы заметны гораздо меньше, чем между белыми, азиатами и чернокожими; нет никаких физических характеристик, по которым можно выделить представителей разных современных европейских наций, поскольку все уже давно перемешались. Что же касается умственного превосходства, на него способна претендовать любая цивилизованная нация, что ясно доказывает равную ошибочность таких притязаний. Возможно, немцы в чем-то и превосходят евреев, а евреи, возможно, в чем-то превосходят немцев. Привлекать же к данному вопросу псевдодарвинистскую риторику крайне ненаучно. Какие бы открытия мы ни совершили в будущем, в настоящем у нас нет ни малейших оснований отдавать предпочтение одной нации перед другой.
