Дант взял девушку на руки и последовал за Стабсом, освещавшим путь фонарем. Подойдя к карете, Дант пнул ногой дверцу. Та тотчас распахнулась.
— Не двигайся или умрешь!
— Успокойся, Пенхарст, я не разбойник. Дант осторожно втащил девушку в карету, затем взял у Стабса фонарь и повесил его под потолком на специальный крючок.
Пенхарст забился в самый угол и широко раскрытыми глазами смотрел на своего хозяина. Лицо его искажала гримаса страха, он все еще не мог прийти в себя. В дрожащих руках он держал пистолет, про который ему сказал Дант перед уходом. Только держал его лакей задом наперед, обратив дуло на себя. Оно глядело чуть пониже его живота. Заметив это, Дант проговорил:
— Если ты не побережешься, Пенхарст, то вряд ли тебе удастся продолжить свой род. Смотри, куда ты направил дуло.
Лицо Пенхарста немедленно исказилось тревогой, и он выронил из рук пистолет. Дант поднял его и опустил курок.
— Напомни мне, Пенхарст, чтобы я при первой же возможности научил тебя, а заодно и Стабса обращаться с оружием. Это одна из двух главных вещей в жизни, которые должен освоить любой мужчина.
— А в-вторая, милорд? — поинтересовался Стабс.
— Обращение с женщиной, разумеется, хотя не скажу, какое из этих двух занятий опаснее. Так что ты скажешь на это, дружище Пенхарст?
Дант пытался таким образом снять напряжение, но безуспешно. Лакей был настолько напуган, что не понял шутки и не ответил на вопрос хозяина. Вместо этого он с опаской посмотрел на закутанную в плащ Данта фигуру и спросил:
— Что это, милорд?
— Это девушка. Она вся промокла, и на ней нет ничего, кроме ночной сорочки. Наконец, она ранена в голову, и рана может оказаться серьезнее, чем мне поначалу показалось. Мы едем в ближайший поселок, где попытаемся найти для нее лекаря.
Дант прижал девушку к себе, пытаясь согреть ее своим телом. Стабс ушел на козлы, и через минуту они вновь поехали. Дант нащупал рукой шею бедняжки, пытаясь найти пульс, и с радостью отметил, что кожа ее уже не казалась ледяной. Он отыскал у нее пульс прямо над ключицей и уже не убирал оттуда свою руку. Другой рукой он счищал грязь с ее лица.
На вид ей можно было дать лет восемнадцать, и она была такая хрупкая, что казалось странным: как это ее только не унес ветер? Он не мог определить цвет ее волос, которые намокли и прилипли к голове, но отметил про себя, что у нее длинные и густые ресницы и что нижняя губа чуть полнее верхней.
Как она оказалась здесь посреди ночи, на этой пустынной дороге? И каким образом бедняжка получила рану на голове?
Она была красива, но не той броской красотой, от которой у всех мужчин сразу захватывает дух. Однако это было поистине очаровательное создание, и достаточно было бросить на девушку лишь взгляд, чтобы проникнуться к ней живым интересом.
— У тебя есть носовой платок, Пенхарст? Лакей тут же передал Данту платок, словно ждал этого вопроса.
Он приложил его к ране на голове девушки. Кровь все еще шла, но уже несильно. В Данте впервые родилась надежда на то, что все еще, может быть, обойдется. Он поднял глаза на лакея, который сидел напротив и наблюдал за своим хозяином. Пенхарст ничего не говорил. Следующую четверть часа они проехали в гробовом молчании. Наконец, когда карета стала замедлять ход, Дант выглянул в окно и проговорил:
— Должно быть, это уже Эйам.
Дождевые тучи сместились в ту сторону, откуда они приехали, небо более или менее очистилось, и луна стала светить ярче. При этом свете Дант заметил двух мужчин, которые преграждали карете путь.
Стабс был вынужден остановиться. Дант пригляделся и понял, что один из этих людей держит в руках горящий факел, от которого в ночное небо поднимались зловещие клубы дыма. В руках у второго был мушкет, и дуло его было направлено прямо на карету.
Тот, что был с факелом, выступил вперед:
— Стойте! Разворачивайте карету и уезжайте обратно. Здесь проезд запрещен!
— Но м-мой хозяин с-срочно ищет лекаря.
Человек, вооруженный мушкетом, направил его на беднягу Стабса:
— В Эйаме он его не найдет.
— Н-но…
Дант устроил девушку поудобнее на сиденье. Ему не хотелось оставлять ее одну, но необходимо было разобраться с тем, что происходило за окном кареты, ибо дело, кажется, принимало серьезный оборот. Он видел, как подрагивает дуло мушкета в нервных руках его обладателя, и ему это совсем не нравилось. Дант представлял себе состояние своего кучера. «Бедняга, наверное, уже на грани апоплексического удара». Он понимал, что, если сейчас не овладеет ситуацией все дело закончится тем, что кому-то прострелят голову. И, скорее всего это будет голова несчастной Стабса.
