Дант закрыл глаза. Прошел уже год, а он все не мог простить себе, что его не было рядом. Он преспокойно сидел во Франции, а мать осталась одна, лицом к лицу со страшным мором… А ведь он нес за нее ответственность. Как сын, он просто обязан был позаботиться о ней, но…
— Прошу прощения, милорд, — проговорил Ренни. — Наверное, не стоило мне это говорить.
Дант открыл глаза, зная, что должен выслушать своего управляющего до конца. Иначе он не сможет спокойно жить дальше.
— Ничего, Ренни. Прошу тебя, продолжай.
— Не знаю, будет ли вам от этого хоть сколько-нибудь легче, милорд, но леди Хелене не пришлось страдать так, как многим другим людям. Она обращалась за помощью к аптекарю Богхарсту. О, это смелый человек, милорд! Он нарочно остался в городе, чтобы ухаживать за больными. И надо сказать, что его снадобья многим спасли жизнь. Когда я приехал, мне было нелегко пересечь черту города. Охранники считали меня сумасшедшим. Действительно, со стороны мое поведение выглядело странным. Все вроде бы стремились сбежать из Лондона, а я, наоборот, пытался пройти в него. Наконец меня согласились впустить, но предупредили, что обратно уже не выпустят.
Дант поднял на него глаза:
— Зачем ты туда поехал, Ренни?
— Я не мог бросить леди Хелену. Совесть не позволяла. Я был уверен, что вы на моем месте поступили бы точно так же, если бы были тогда здесь.
— Это верно, Ренни, но ведь она мне мать. Ты же не связан с ней кровными узами.
— Некоторые узы, милорд, бывают порой сильнее кровных. Я и мои родственники служили верой и правдой вашему отцу и матери в течение трех десятков лет. Леди Хелена была очень доброй хозяйкой.
Ренни помолчал, вспоминая далекие счастливые времена, когда не было гражданских войн, не было ни Кромвеля, ни чумы. Как легко и беззаботно жилось тогда, казалось, вся жизнь была наполнена радостью, смехом и светлыми надеждами на будущее.
— Я заметил, что множество домов было помечено Божьей меткой, то есть красным крестом. Тогда в Лондоне действовали очень строгие правила. Если выяснялось, что кто-нибудь из членов семьи болен, на доме тут же ставился крест и всем его обитателям запрещалось выходить за ворота в течение сорока дней. Если заболевал кто-нибудь еще, назначались еще сорок дней карантина. Говорят, что были несчастные, которые по нескольку месяцев безвылазно просидели в четырех стенах. Но на дверях вашего дома я не заметил Божьей метки. И вообще в доме стояла такая тишина, что я решил было, что леди Хелена все-таки покинула город.
— Но этого не случилось…
Ренни кивнул:
— Сестра быстро впустила меня и тут же заперла дверь на засов. Она рассказала, что кое-кто из зараженных, обезумев от горя и страха, с некоторых пор стал стучаться в дома еще здоровых людей, требуя денег. В противном случае они грозили забраться в дом и перезаразить всех его обитателей. И защититься от них было нечем.
— Я сталкивался с чем-то подобным во время войны. Отчаяние порой заставляет человека пасть очень низко.
Ренни еще раз точно так же кивнул
— Я обнаружил леди Хелену в постели. У нее был жар, и она находилась в беспамятстве. Дыхание было стесненным, и, хотя глаза ее были приоткрыты, сомневаюсь, что она заметила меня. А когда я увидел на ее шее чумное пятно, то понял, что опоздал. И еще я понял, что ей недолго осталось…
Дант натужно вздохнул, прежде чем задать вопрос, который он должен был задать:
— Она быстро умерла?
— Да, милорд, в ту же ночь. Несколько раз по улице проезжали тележки, которые забирали покойников. Но я не мог допустить, чтобы леди Хелену бросили вместе с другими в общую яму. Мы с сестрой сшили из простыни саван и стали думать, как нам выйти из города, минуя охрану. Через несколько дней, в первую неделю сентября, нам удалось подкупить стражников на воротах и благополучно уйти. Простите, милорд, но нам пришлось для этого кое-что продать из вашего дома.
Дант покачал головой:
— Не извиняйся, Ренни.
— Мы с сестрой вернулись в Уайлдвуд, похоронили леди Хелену рядом с вашим отцом, а потом заперлись в сторожке и не выходили оттуда в течение сорока дней. А когда стало ясно, что мы не заразились, мы вернулись в дом. И тогда я написал вам, милорд.