«Этот день… — думал он. — Кто бы мог подумать! Этот день…»
А день был хорош. Не по-московски жаркий, он уже набрал силу, звеня и искрясь бликами и голосами. И распирающий грудь воздух был чистый и сладкий, словно в полете на рассвете. И только землю еще качало, как палубу корабля. Все кончилось. Долгие ночи, гонка за фантомами, изматывающая пустота ожидания…
Маленькими смерчами кружилась пыль на площади, ваганили на берегу Неглинной полупьяные скоморохи, и на недавно подновленной стене Кремля, между еще не украшенных островерхими шатрами башен, красными пешками торчали кафтаны стрелецкого караула.
Здесь, на истоптанном и заплеванном, ничем не отличающемся от других, невзрачном пятачке земли, молча стояли глядя друг на друга, пробившиеся ради этого мига сквозь непостижимые бездны пространства и времени заставившие себя дойти, доползти, дотянуться до этого пятачка, чтобы здесь наконец сцепить пальцы своих цивилизаций, слепой звездолетчик с поводырем в рваном сермяжном рубище и нескладный горбатый сантер, машинально одергивающий полы шутовского малиново-лазоревого кафтана. Они вынесли все и теперь стояли рядом, чувствуя, как медленно уходит напряжение последних минут — минут, потребовавших от них всей отваги, накопленной за долгие годы схватки с неведомым.
— Ну здравствуйте, — сказал Свирь, пытаясь овладеть лицом. — Будем знакомы. Я — сантер Свиридов. Из грядущего…
