— Это я во всем виноват, — с горечью признал Кадфаэль. — Я доверил этого несчастного мальчику, который сам не менее несчастен. Мне бы следовало быть разумнее. Хотя я представить себе не могу, что там у них могло случиться. Тем не менее я не должен был так рисковать, а теперь из-за моей оплошности оба они исчезли. А ведь эти двое — больше всего пострадали из всех, кого приютил наш орден, и с них глаз нельзя было спускать.
Хью уже распределял тех, кто оказался у него под рукой.
— Ты — в Ладлоу, к воротам: либо они там проходили, либо ты их задержишь, если подойдут. А ты отправляйся вместе с ним, но в замок, возьми там десять человек, ждите меня у ворот. Разбуди Динана, пусть он тоже попотеет: этот мальчик — сын человека, которого он, должно быть, знал, и племянник того, с кем он, может быть, вскоре познакомится. Я не стану рисковать людьми, посылая их по одиночке на расстояние больше мили, да наша пара и не могла далеко уйти. — Он энергично повернулся к Кадфаэлю и крепко стукнул его по спине. — А ты, душа моя, перестань пороть самонадеянную чушь. Этот больной монах казался спокойным и послушным, а мальчику надо было чем-то себя занять, и на него можно было всецело положиться, ты это прекрасно знаешь. Если с ними что-то случилось, то не по твоей вине. Не присваивай себе право, принадлежащее Богу, определять вину и заслуги. Ты, как никто, должен бы знать, что это тоже род высокомерия. А теперь вперед, и посмотрим, сможем ли мы вызволить их из этого снежного чистилища и привезти домой. Но я скажу тебе то же, что говорю своим ребятам: не удаляйся от дома более чем на час пути, а затем возвращайся. Я не желаю больше терять людей сегодня ночью. На рассвете, если нам до тех пор не удастся их найти, мы займемся поисками всерьез.
С этим напутствием люди отправились в путь. Они продирались сквозь метель, разбившись на пары и находя в этом некоторое утешение, — по крайней мере, так обстояло дело с Кадфаэлем, — поскольку искали они тоже пару. Один человек может сдаться и замерзнуть насмерть — гораздо легче вдвоем, так как спутники будут подбадривать и согревать друг друга, будут спорить и состязаться в выносливости. В крайних обстоятельствах выживать лучше вдвоем.
Брат Кадфаэль согласился с нетерпеливым упреком Хью и несколько успокоился. Слишком легко превратить искреннее беспокойство за того, кого любишь, в преувеличение роли и возможностей человека, а это ведь узурпация Божьего промысла. Обвинять себя в том, что не достиг непогрешимости, — это значит присваивать себе то, что недоступно человеку. «Ну что же, — подумал Кадфаэль, который любил учиться, в частности, и на собственных ошибках, — этот аргумент в один прекрасный день может мне пригодиться. Надо запомнить!»
На ощупь пробираясь вперед вместе с кряжистым молодым послушником, Кадфаэль двигался на север, к реке Корв. Он прокладывал путь сквозь метель, чувствуя, что сейчас они только попусту тратят время. Они могут сколько угодно ощупывать каждый сугроб — ведь зима будто смеется над ними, покрывая все предметы и неровности сплошной белой пеленой.
Все посланные на поиски послушно вернулись в Бромфилд, когда сочли, что в данное время выполнить задание невозможно. Привратник поместил свежие сосновые факелы под арку входа, чтобы они, как маяки, показывали направление. Он боялся, что спасатели сами заблудятся, и время от времени звонил в колокол, чтобы помочь им сориентироваться. Они вернулись ни с чем, усталые и запорошенные снегом.
Перед тем как отправиться спать, Кадфаэль решил пойти к заутрене. Церковные ритуалы не следует нарушать без особой причины, даже когда занят спасением невинных душ. Теперь до рассвета больше ничего невозможно сделать. Людям — невозможно. Но Господь, в конце концов, знает, где найти потерявшихся, и уж лучше замолвить словечко перед Ним и смиренно признать ограниченность человеческих возможностей.
Когда зазвонили к заутрене, брат Кадфаэль вместе с другими в ночной мгле пошел в холодную церковь. С приближением утра снегопад, как всегда, прекратился, и, хотя еще не рассвело, от белизны, покрывавшей двор, отражался призрачный свет. После службы Кадфаэль по глубокому снегу пробрался к сторожке. Вокруг простиралась белая пустыня, посреди которой выделялись темные очертания зданий. Брат привратник следил, чтобы факелы под аркой ворот не погасли, и они отбрасывали красноватый свет на каменную кладку и на дорогу. Чтобы прикрепить новые факелы, ему пришлось открыть калитку и выйти, и, когда Кадфаэль приблизился, привратник уже возвращался и как раз остановился, чтобы стряхнуть с себя снег и закрыть за собой калитку.
