— Что-то жарко здесь, — виновато сказал он, — в больнице так рано начали топить.
— Да, действительно, — ответил Вадим Сергеевич, — не пройти ли нам во двор?
Они вышли во двор больницы, сквозь чёрные ветви деревьев с поредевшей листвой брызнула холодная синева.
— Так что скажете, Антон Семёнович? — повторил вопрос Вадим Сергеевич. — Операция не опасна?
— Да, что Вы, товарищ,.. — доктор замычал, пытаясь вспомнить фамилию красного командира.
— Макаров, Вадим Сергеевич.
— Товарищ Макаров, операция не опасна, хотя не скажу, что она так уж безобидна, но надеемся, что всё сложится хорошо.
Видим Сергеевич достал портсигар, открыл его предлагая Лебединскому папиросу.
— Курите, доктор?
— Да, курю.
— Тогда закурим, и присядем на вон ту скамейку, у меня к Вам есть очень серьёзный разговор.
Каким-то неуловимым, звериным чутьём Лебединский почувствовал беду.
— Вы будете участвовать в операции?
— Да, но роль моя незначительно, так, ничего серьёзного, просто…
— Это не важно. Важно другое. У меня к Вам очень важное поручение. Нужно сделать так, чтобы пациент после операции благополучно отправился в мир иной. Вы меня понимаете?
— Да, что Вы говорите такое! Как можно! Вы предлагаете это мне? Что Вы себе позволяете! Я сейчас позову,… — он не представлял себе, кого он сейчас позовет, и осекся.
— Спокойно, не кричите, и звать никого не нужно. Вспомните лучше Юшунь, март двадцатого года, и аэроплан, который сбили над позициями врангелевских войск. Вас вызывали к раненному пилоту, не так ли? Как его здоровье?
Антон Семёнович обмяк, его трясло, папироса дрожала в руке.
— Ах, да, — продолжил Вадим Сергеевич, — его же расстреляли, что нет? А, его же закололи штыками, это Ивана Денисова с женой расстреляли в саду.
— Зачем? Зачем всё это? Что Вы хотите?
— Я Вам уже сказал, что я хочу, да не нервничайте, успокойтесь, доктор.
— Я не могу, я ничего не могу. Я ведь не участвую в самой операции, я только помогаю, и не хирургу, анестезиологу. Моя роль второстепенна, я…
— Ингода второстепенная роль может стать главной. Говорите, Вы помогаете анестезиологу?
— Да, что-то в этом роде.
— Значит от Вас зависит состав того препарата, который будут использовать при наркозе?
— Да.
— Ну, вот. А Вы говорите. Да, от Вас, дорогой мой доктор, именно всё и зависит! Правильно я говорю?
— Доктор кивнул, затягиваясь табачным дымом.
— Так, вот, милый мой, дорогой мой Антон Семёнович, меня не интересуют подробности Вашей работы, но если после операции товарищ Фрунзе окажется жив, то о том, что произошло в марте двадцатого года на станции Юшунь, станет известно и медперсоналу, и тем товарищам из ГПУ, которые по долгу службы очень заинтересуются Вашим прошлым.
Доктор докурил папиросу, выбросил окурок, и достал следующую, хотел прикурить, но не мог — руки дрожали, спички ломались и гасли. Вадим Сергеевич зажёг спичку и поднёс её к папиросе доктора.
— Ну, что это Вы так разволновались? Не стоит, право.
— Но, Михаил Васильевич, он доверился мне, понимаете? Он вообще не хотел соглашаться на операцию, а я уговорил, я обещал, всё будет хорошо, он поверил, как же это, а?
— Вот и хорошо, что поверил. Ведь и Иван Денисов доверился Вам, и Петр Кузнецов.
— Кузнецов? Кто это?
— Ай, ай, ай! Антон Семёнович! Вы даже не знаете имя того красного летуна, которого обрекли на смерть. Кузнецов, его фамилия, Петром его звали, Петр Ильич Кузнецов. Вам ведь не в первый раз предавать тех, кто Вам доверился.
— Но это было давно.
— Какая разница, ведь это было. Было, Антон Семёнович, было. Нет, нет, я Вас не упрекаю, Боже сохрани! Кузнецов был красным командиром, Вашим врагом. Вы поступили, как настоящий патриот, присягнувший на верность царю и отечеству. Гражданская война окончилась, но борьба продолжается, Фрунзе враг, он красный командарм. Я прошу, чтобы Вы выполнили свой долг, долг русского дворянина.
— Но я, я, — он хотел сказать, что дворянином он не был, что отец его принадлежал к сословию мещан, но понял, что в данной ситуации, это не имеет никакого значения. — Я давал клятву Гиппократа, — с трудом выдавил из себя Антон Семёнович.
— Гиппократ жил в те времена, когда ещё не было понятия классовой борьбы, так что совесть Ваша чиста перед ним. Ну, всё, мне надо идти, — Вадим Сергеевич хлопнул ладонью по колену. — Завтра операция, Вам нужно успокоиться, отдохнуть.
