Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки - страница 126

Но самая тяжкая полоса в жизни Мирослава Крлежи наступила во время Второй мировой войны, после оккупации Югославии в 1941 году германскими и итальянскими войсками и провозглашения Независимого государства Хорватии под властью почитателя идей Адольфа Гитлера Анте Павелича, главаря фашиствующих националистов-усташей.

Крлежа оставался в Загребе. Далеко не все коммунистические лидеры — а среди них были литературные и политические противники Крлежи — одобрили бы его пребывание в рядах партизан (например, М. Джилас). Да и сам писатель не забыл жестокую критику, которой он подвергся на недавней партийной конференции. Дневники военных лет (1942–1943) свидетельствуют о его мучительных раздумьях, об отвращении к оккупантам и доморощенным фашистам, о поисках выхода. К 1943 году относится замысел пьесы «Аретей», одного из достойных образцов европейской «интеллектуальной драмы», близкой философии экзистенциализма.

Положение писателя осложнялось еще и тем, что его супруга Бэла, ведущая актриса Хорватского Национального театра, была по национальности сербкой, а сербы были поставлены Павеличем и его подручными вне закона. Пытаясь припугнуть Крлежу и переманить его на свою сторону, усташи дважды сажали его в тюрьму, но не решились на физическое уничтожение столь заметной фигуры национальной культуры.

И все же, благодаря помощи друзей, а порой и просто счастливому стечению обстоятельств, им удалось выжить и дожить до освобождения Югославии от фашизма^>[454]. В 1945 г. в загребском журнале «Република» была напечатана прекрасная публицистическая статья Крлежи, подводившая итог борьбе народа с убийцами и грабителями, претендовавшими на роль «цивилизаторов» славянских стран.

Несмотря на абсолютную лояльность писателя властям Федеративной Народной республики Югославии, многое при социалистических порядках оказалось до боли похожим на когда-то описанную им московскую жизнь. Пришлось примириться и с тем, что многие литературные оппоненты Крлежи заняли при новом строе высшие партийные, государственные и военные посты.

Что же касается «Поездки в Россию», то некоторые ее фрагменты (в том числе «На далеком Севере» и «Маска адмирала») были включены в очень престижное официальное издание 1945 г. «Хорватские свидетельства о России», призванное продемонстрировать родство славянских народов^>[455].

А затем настал роковой 1948-й — год исторического конфликта между Сталиным и Тито и разрыва связей между СССР и Югославией. М. Крлежа, как и большинство югославов, поддержал позицию Тито. И сделал он это совершенно искренне. Крлежа давно сомневался в справедливости «политических процессов» в СССР и возмущался исчезновением югославских коминтерновцев в сталинских лагерях. Иное дело, что, как выяснилось позже, несмотря на конфликт, режимы И. Сталина и Й. Броза Тито оказались однотипными. Но тогда, в 1948 году, важно было отстоять независимость своей родины. Не говоря уже о том, что в споре со своими оппонентами-сталинистами в КПЮ Тито «доказывал» свою правоту вполне сталинскими методами. В сознании многих поколений югославов понятие «Голи оток» (Голый остров) стало своеобразным синонимом понятия «Архипелаг ГУЛАГ».

В 1952 году именно Крлеже был поручен основной доклад на третьем, программном для новой политики Союза коммунистов Югославии в области культуры, съезде Союза писателей Югославии. Тогда была развенчана теория «социалистического реализма» и провозглашена свобода творчества во всех областях искусства, что стало одним из существенных пунктов программы «титовского» социализма. Знаменитый «Люблянский реферат» Крлежи (съезд писателей собирался в столице республики Словении Любляне), написанный с долго сдерживаемой страстью и присущим Крлеже публицистическим темпераментом, теперь можно отнести к первым диссидентским сочинениям, положившим начало крушению иллюзий о социалистическом искусстве. Сам писатель тогда, скорее всего, об этом не думал: он, как обычно, выступал против «вселенской глупости», сила которой, по его пессимистическому замечанию, равна силе всемирного тяготения. Но, по крайней мере публично, ни против «Голого острова», ни против преследований Милована Джиласа, начавшихся в 1954 г., М. Крлежа не выступил.